Книга живых

– Позови, милый!

Парень вразвалочку, «кавалерийской походкой» ушел. А Казаков принялся разглядывать то, что находилось за крепостной стеной.

Справа от него, на самом высоком месте усадьбы, расположился главный жилой дом. Трехэтажное коричнево-серое, как будто облицованное гранитом, здание с плоской крышей и вставленными везде белыми пластиковыми окнами. К нему вела обсаженная по бокам сосенками и елочками аллея.

Казаков мысленно назвал дом «ларцом». (Он действительно был похож на старинный, обитый обручами, огромный сундук.)

С другой стороны этой аллеи стоял крытый камышом курень. Ну точь-в-точь такой, в котором жил сейчас он сам. С таким же сараем, базом для скота, летней кухней.

Казаков прочитал на воротах в курень табличку, которая гласила, что это казачье подворье начала двадцатого века. И сообразил: значит музейная экспозиция.

На аллее, ведущей от дома, показались две фигуры – давешний казак и рядом с ним сутулый старичок с козлиной бороденкою и в круглых с дужками очках. (Судя по рысце, которой он двигался по аллее, старичок был вполне себе бодрый.)

«Двое из ларца» подошли, дед начал ручкаться. И не просто поздоровался, а даже потянулся к нему троекратно облобызаться, отчего Казаков слегка смутился. Но Григорий Пантелеевич пояснил свою вольность:

– Отец Анатолий, мне Роман про вас много говорил, рассказывал, как вас встретили они с Дарьей, как вы лихо разоружили этого негодяя, который устроил всю эту бучу.

Разговор, как водится, перешел на только что случившееся. Старичок-экскурсовод в красочных деталях описал историю с налетом, а потом предложил Казакову:

– Может, посмотрите наш музей?

– Отчего ж не взглянуть! – отозвался тот на любезное приглашение.

И они пошли вдоль аллеи к низенькому одноэтажному зданию, что большой подковой расположилось на участке.

Прошли они всего ничего, метров тридцать, и подошли к выложенному из неотесанных камней фрагменту крепостной башни и примыкающей к ней стены. Взглянул на нее отец Анатолий. И произнес растерянно и удивленно:

– Оба-на! Тю!

– Вот вам и тю! – заметил в ответ экскурсовод, видимо, думая, что батюшка потрясен открывшейся скульптурной композицией.

Действительно, на башне красовалась надпись, отлитая из металла: «Жертвам геноцида казачества». А рядом на стене – медный барельеф оседланного коня без всадника. Под ним надпись: «Партизанам – чернецовцам».

А перед стеной – настоящая скульптурная группа: молоденький мальчишка с непокрытой головой, судя по всему, юнкер или кадет, стоит на колене, опершись на винтовку. И еще литая строка: «Кадетам, юнкерам и казакам – защитникам Дона».

А наверху, над ними всеми – крест. Точно такой, какой он нашел в курене. Этот крест и вызвал реакцию иеромонаха. Оказалось, что разгадка-то была рядом. В этом музее.

Естественно, Анатолий сразу же поинтересовался:

– А вот крест? О чем он говорит?

На что Григорий Пантелеевич, осчастливленный тем, что нашел девственные уши, начал напевно рассказывать ему историю:

– Это было в самом начале братоубийственной Гражданской войны. В это время власть большевиков после октября семнадцатого года быстро распространялась по всей России. И только здесь, на Дону, они споткнулись. Потому что атаман Каледин уже двадцать седьмого октября одна тысяча девятьсот семнадцатого года выступил с воззванием – не признавать их власть. Но, одурманенные большевиками, казаки устали от войны. И не поддержали атамана. Были они настроены достаточно мирно. И надеялись ужиться с врагами рода человеческого.

Дед рассказывал эту историю неторопливо, этаким былинным распевом. И Казакову почудилось, как будто он слышит какую-то сказку. Но сказка была, судя по всему, слишком жестокой и страшной.

– Казаки не пошли за своим атаманом. А собрались в начале января на съезд в станице Каменской. И образовали Донской военно-революционный комитет. Во главе его поставили простого казака, выбившегося в подхорунжие. Звали этого здоровенного детину Федором, а фамилия его была Подтелков. Он объявил правительство атамана Каледина низложенным. И Каледин, никем не поддержанный, в конце концов застрелился.

– Но был один, – дед поднял палец и глаза к небу, – который не захотел мириться с таким положением дел. Это был молодой есаул, который собрал совсем юных пацанов, юнкеров, кадетов, офицеров. Создал свой маленький отряд. И вступил в борьбу с «красным зверем», который наступал на Дон. Храбрецы ударили по красным под станицей Лихой. И погнали их. Потом нанесли удар по второй колонне. И тоже погнали их со станции Гнилая. Но силы были не то что неравны. Они были несоизмеримы. Две сотни, против десятков тысяч. Да еще и распропагандированные казаки помогли. Они-то не знали, что будут творить красные. В общем, разбили отряд Чернецова. Сам он и несколько десятков его мальчишек попали в плен. И погибли. Подтелков лично зарубил раненого безоружного Чернецова. И скомандовал убить всех пленных…

Дед помолчал, глядя на то, какое впечатление произвел его рассказ на иеромонаха. И добавил значительно:

– Это были первые убитые казаками казаки. С этого момента началась тут кровавая резня…

– Что ж ему, так и не воздалось? Этой собаке?! – вступил в разговор молодой охранник.

– Эх ты, Емеля! – вздохнул экскурсовод. – Нелюбопытен и беспечен наш народ. Ты «Тихий Дон» Михаила Александровича Шолохова читал?

– В школе проходили! – смутясь, ответил тот.

– В школе проходили! – передразнил его дед-экскурсовод. – Видать, что проходили.

И хотя эта своеобразная дискуссия, происходившая на глазах Казакова, вроде его не касалась, но он тоже чувствовал смущение. Потому что и для него эта история была терра инкогнита – земля неизведанная. Когда-то он тоже читал «Тихий Дон». Но почти ничего не помнит. А кино? Увы! Кино он видел еще курсантом Высшей школы КГБ. И в его памяти, кроме любовной истории Гришки Мелехова и Аксиньи Астаховой, ничего не задержалось.

– Воздалось этому убийце мальчишек сполна! Пожив пару месяцев с большевиками, казаки увидели, с кем имеют дело. Красные принялись убивать офицеров, священников, всех состоятельных людей. Грабить имущество, захватывать казачьи земли. И казаки поднялись. Начали громить красногвардейские отряды. К маю месяцу восемнадцатого года они взяли Новочеркасск, разгромили красные банды. И установили свою власть…

– А Подтелков-то что? – опять заехал с вопросом молодой казак Емельян.

– Тьфу ты! Подтелков собрал отряд агитаторов, верных ему людей, и хотел пробираться из Новочеркасска на север, чтобы провести мобилизацию. Но попал в плен к повстанцам. И военно-полевой суд приговорил его к смертной казни. Повесили его, как собаку. Его и Кривошлыкова, комиссара Донской Советской республики.

«Мне отмщение, и аз воздам», – пробормотал отец Анатолий. И добавил:

– Аминь!

– М-да! Грустная история! – почему-то до этого горевший жаждой мести, теперь с грустью пробормотал казачок.

– Теперь понятно, что это за знак такой, – сказал отец Анатолий.

– Скорее всего этим крестом был награжден один из тех, кто воевал вместе с Чернецовым. Не все они погибли. Кое-кто и спасся. Вот он, наверное, этот крест, когда пришли лихие времена, и спрятал. Геройский человек, видно, был, раз награжден офицерской шашкой и этим крестом.

– Может, в станице знают, кто это? – спросил Казаков.

– Это вряд ли! – заметил казак-охранник. – Станица-то ныне с гулькин нос. Людей осталась горсть.

– А вот что у меня еще, – Анатолий, не торопясь, достал из кармана денежный знак Вешенского восстания. – Они лежали вместе со знаком – наградой для чернецовцев.

– Ох ты, боже мой! – заквохтал дед-экскурсовод. – Да кто это? Где ж ты взял? Нам бы такую в музей.

– Я и принес их сюда, чтоб вам оставить.

– Давайте тогда пройдем в музей!

X

Экспозиция была хороша и очень богата. Начиналась она с показа жизни и быта казаков Дона.