Страница 36 из 62
В комнате полумрак, пахнет пылью. Если бы не приоткрытое окно, задохнулась бы вовсе. Нужно было вчера возразить, когда Гордей нёс меня в спальню тётки, но я лишь обхватила его руками – пусть, говорить не хотелось больше. В конце концов, сколько можно обходить её, избегать вторжения, это всего лишь комната. Телефон остался в столовой, я не могла подглядеть который час, но уверенность что проспала всё царство небесное крепла.
Я раздвинула тяжелые шторы, прошлась, пытаясь собрать воедино отголоски ускользающей ночи. Сбившееся покрывало, скомканный плед, смятые подушки. Обе. Значит ли что он пробыл тут до утра? А уехал ли? Кожа под футболкой казалась липкой, с испариной. Гордей вероятно сейчас на море, подумала с легкой завистью и поспешила в душ.
Он уехал, узнала я позже. Совсем, с вещами. Что ж, так будет лучше для всех, наконец и он постиг очевидное. «Ты всё сделала правильно, хватит казнить себя!» – приказала и включила ноутбук. Билет купила на завтра, вечерний правда вылет, зато цена сносная. Так даже лучше, переночую, а с утра в банк, не с самолета же мчаться туда.
Собрала кое-какие вещи, Гамлету и Наталье раздала инструкции – готова. А дальше что? Это самое «дальше» не впечатляло. Пусто как-то в душе, вакуум. Может очищение? Хорошо бы… Избавление — это то, что мне сейчас нужно. Необходимо.
Ночевка в спальне тётки придала смелости, я наконец прибрала комнату, а теперь стояла и гипнотизировала сейф. Имею право заглянуть в него? «Как будто тебе известен код!» – фыркнула я. Попробовала классику, для начала набрав нули, за ними единицы. Дальше были девятки, а там наступила очередь и остальных цифр – «фиг вам». Теткин день рождения – мимо. Мой (а вдруг?), впрочем, и тут заветная дверца не открывалась. Глупо было надеяться. Тетушкиной любви я никогда не замечала, скорее она тяготилась моим воспитанием, а мою мать, свою сестру, так и вовсе ненавидела. Только причин, серьезных причин, этой ненависти я не знала. Наверное, Фаина полна предрассудков, как и многие жители нашего городка, да что там городка – страны, планеты. Ей ненавистен факт моего рождения без брака, ненавистен мамин образ жизни, всегда считала её «шлюхой», «кокоткой». Но я-то знала, это не так – мама любила. Любила и мечтала о взаимности.
Сколько их сменилось в нашем доме? По сути, не так уж и много для того, чтобы слыть падшей женщиной. Я припомнила двоих, плюс мой отец, которого я никогда не видела, и Вася. Мамино проклятье. Энергичный Вася всегда много говорил, шутил, никогда не пытался воспитывать меня, притворяясь моим отцом, и лишь иногда засыпал прямо на стуле, уткнувшись затылком в стену и нелепо приоткрыв рот. Гораздо позже уже, когда маме подтвердили диагноз, я узнала Вася – наркоман. Мне он казался смешным и добрым, дети, как и влюбленные женщины, легко обманываются. Мама замкнулась, уволилась с последней работы, нянькой детского сада, опережая возможный, предстоящий скандал. Наступили самые наши сложные дни, растянувшиеся на годы. Разочарованная, равнодушная мама, наплевавшая на всех и вся, а в первую очередь на себя, всё больше времени проводила в постели. Перестала краситься, почти не выходила из дому, лишь по вечерам, чтобы помыть в подъездах дома, получая за этот не хитрый труд сущие копейки. Ездить в областной центр за необходимыми лекарствами отказывалась. Я порой злилась на неё – слабую, безвольную, забывшую обо мне. И она словно замечала мою злость, срывалась, выпивала бутылку дешёвого портвейна – на вино у неё попросту не было денег – и твердила мне, что она плохая, чудовищная мать, что мне нужно отказаться от неё. Заканчивались такие истерики обычно по одному сценарию: мы плакали обе, обнимали друг дружку, я говорила, что она самая лучшая мама на свете, она клялась, что завтра же едет в больницу. Обещанное завтра не наступало никогда. Она словно нарочно загоняла себя в могилу. А у меня, ещё недостаточно взрослой, несформировавшейся как личность, просто не находилось ни опыта, ни слов для того, чтобы заставить её жить.
Оглядываясь назад, могу сказать ей требовалась помощь профессионалов, психологов и настойчивый, любящий человек рядом, указывающий на миллион причин, чтобы жить. Иногда я винила Фаину, не захотевшую помочь ей, поучаствовать. У неё непременно бы получилось, с её-то характером, да мама просто побоялась бы ослушаться властной, бескомпромиссной сестры! А мама оказалась слабой, неспособной противостоять отчаянью, но я любила её, она моя мама. Лишь иногда меня душила обида, нашептывала: ты – недостаточная мотивация для жизни. Но я гнала от себя эти мысли, не позволяя им завладеть разумом.
Я достала, примеченный ранее в шкафу тетки, толстенный альбом и раскрыла первую страницу. Прямо на меня смотрела пухлощекая девочка, с бантом на голове, в которой я без труда узнала Фаину. Дальше следовало несколько школьных фотографий, общих, черно-белых. Самое интересное ждало меня впереди. Несколько страниц без фотографий, с остатками подсохшего клея по четырем углам, подсказывающего – снимки безжалостно вырвали. Уж не мама ли была на тех снимках? Разгадка вскоре нашлась. Старый потрепанный конверт в бумагах Фаины, из которого высыпались обрывки испорченных фотографий. Я не на шутку увлеклась этим «пазлом», собрала и склеила четыре кадра, лишь в одном не хватало незначительного кусочка. На двух из них Фаина и незнакомец у входа в кинотеатр, за спиной афиша – «Человек с бульвара Капуцинов». На тетке короткая юбка и полосатые колготки, её спутник примечателен широкими цветными штанами и буйной шевелюрой. На третьем тетка и этот же мужчина, только уже в компании, таких же молодых, пестрых людей. Четвертый, без уголка, сделан на пляже. Всё та же пара, только теперь с ними на песке сидит мама. Худая, загорелая, с высветленной челкой, которую не трудно определить даже на черно-белом снимке. Смешные, но выглядят счастливыми.
Вечером я стучала в дом Розалии. Соседка побаловала чаем и неспешной беседой.
– Розалия Гавриловна, я вещи тёткины собрала, – в какой-то момент сказала я и спросила: – Куда мне их теперь?