Страница 16 из 40
Когда-то в одном из фильмов я услышала жуткую фразу: «Дети не должны умирать раньше родителей». Она врезалась мне в память, и больше всего на свете я бы не хотела прочувствовать ее на себе. Для этого я была готова свернуться в узел, вырвать свое сердце наружу, убить — если понадобится. Казалось, сделать все что угодно, но войти сейчас в палату к Даше — было слишком сложно. Сделать простой шаг вперед и толкнуть дверь.
Мне предстоял очень тяжелый разговор дочерью, пришло время рассказать ей о диагнозе, ведь тянуть дальше просто нельзя. Мне нужно было набраться смелости, выстроить мысли так, чтобы сложилось все понятно и доступно, чтобы дочь поняла — не испугалась и поверила мне, что все будет хорошо.
Хотя что это я… Даша — взрослая девочка. Она все поймет. Она в некоторых вещах намного серьезнее и разумнее меня. Просто мы, взрослые, привыкли думать, что дети чего-то не видят и не замечают. Но это не так…
Сделав глубокий вдох, я приказала себе успокоиться и толкнула дверь в палату.
— Мама! — Дашка чуть не подпрыгнула на кровати, увидев меня. — Наконец-то, я а то я уже задолбалась тут сидеть. Тоска, да и только, я уже не знаю, чем заняться — изрисовала весь альбом, и трафик на телефоне закончился.
У меня перехватило горло. Вроде ничего такого, обычные бытовые жалобы. Никто не умирал от изрисованного альбома и отсутствия интернета. Только вот Даша еще не знает, что сейчас все это покажется сущим пустяком.
Я села рядом. Дочь настороженно посмотрела на меня, и я буквально отразилась в ее огромных глазах. Будто у олененка, таких же грустных и бездонных.
— Мам? — тихо спросила дочь, мгновенно понимая, что сейчас будет что-то нехорошее.
— Дашенька… — только и смогла выдавить я.
Господи, ну за что мне это? Как я могу сказать о диагнозе собственной дочери? Это выше меня.
На глаза тут же навернулись слезы. Я слишком резко вдохнула воздух, так, что невольно вырвался звук, похожий на сдавленное рыдание.
— Мамочка! — Дашка испуганно кинулась ко мне, пытаясь обнять, насколько позволяло ее положение на кровати. — Ты чего? На работе что-то случилось?
Ангел мой… Даже сейчас она думала не о себе.
— Нет, там все нормально, — сказала я, взяв себя в руки и прижав дочь к груди. — Просто… — Я запнулась. — Просто нам надо поговорить, серьезно. Ты только не пугайся.
Дашка нахмурилась, а я кляла себя за дурость. Ну, кто начинает со слов «не пугайся»? Они ведь только делают хуже.
— Это из-за меня? — тихо спросила догадливая девочка.
И я кивнула.
— Ты заболела, милая. Я бы хотела тебе соврать, но не могу. Болезнь очень серьезная, но тебя обязательно вылечат. Только не пугайся.
Я опять повторила эту дурацкие слова.
— Мам, я что, умру? — Голос Даши прозвучал настороженно, а мне будто ножом в сердце ткнули и провернули там несколько раз.
Руки невольно затряслись, чтобы хоть как-то спрятать это волнение, я притянула дочь ближе, обняла что есть сил и зашептала ей на ухо:
— Нет, конечно. Никто не умрет, глупышка. Просто тебя будут лечить, давать очень сильные лекарства. Таблеточки разные, невкусные… а я переживаю, знаю, что ты их не любишь.
Я несла полную ахинею, немного покачиваясь при этом из стороны в сторону, словно баюкала свою десятилетнюю дочь, пока она сама резко от меня не отстранилась.
— Мам… — серьезно произнесла она. — Я ведь не дурочка, все вижу. Ты сама не своя, не нужно меня жалеть, расскажи как есть.
Слова ребенка — будто пощечины. Она действительно сейчас казалась взрослее меня, намного спокойнее. Возможно, потому, что не понимала до конца всю серьезность. Дети вообще очень долго не осознают понятие смерти и страха потери, и мне не хотелось ломать в своей дочери эту непосредственность. Казалось, расскажу правду — и моя Дашенька тут же повзрослеет, станет морально старше на много лет. Будто слова правды и страшный диагноз разрушат в ней детство.
Но и молчать я не имела права. Мне пришлось собраться и рассказать о курсе химиотерапии, о том, что Дашу переведут в стерильный бокс на время лечения, о том, что нужна операция — и сейчас все мои силы брошены на поиски донора.
Даша слушала внимательно, изредка закусывала губы, обдирая с них нежную кожицу. Несколько раз она сделала это слишком сильно, так что проступили капельки крови, а после задала вопрос, от которого внутри вновь все похолодело:
— Я видела несколько фильмов про это, там люди теряли волосы. Я тоже стану лысой?
В горле миллионный раз за день застрял ком. Я не могла ответить ни «да», ни «нет», просто смотрела на кудри дочери и не хотела думать, что вскоре с ними действительно придется распрощаться.
— Врач сказал, что иногда волосы удается сохранить, — наконец нашлась я. — Но даже если нет, ты не расстраивайся, новые все равно вырастут…
— В крайнем случае купим мне розовый парик, — пожав плечами, выдала дочь. Выдала почти беспечно или притворилась такой. — И зеленый, и фиолетовый. Буду менять из каждый день.
И все же ее пушистые ресницы предательски дрогнули, выдавая страх.
— Все будет хорошо, — еще раз обняла я дочь. — Обещаю. Я все сделаю, чтобы ты выздоровела. Так и знай, иначе и быть не может.
— Я знаю, мамочка. — Дочь провела рукой по моей спине. — Ты ведь у меня самая лучшая.
Это признание, будто священный огонь, коснулось моей души и зажгло в ней искру надежды. Даже крошечные крылья разверзлись за спиной. Вмиг я поверила, что все действительно будет хорошо и разрешится в скором времени. Для этого ведь не так много нужно — всего лишь чтобы Антон подошел как донор.