Страница 24 из 26
— Мы так и поняли, — кивнул Сан Саныч и посмотрел на императора. — Коля, введешь внука в курс дела?
— Конечно, — откашлялся тот. — Алексей, помнишь, что тебе отец Владимир сегодня ночью сказал насчет твоего благородства?
— Да. — Я поежился от еще свежих воспоминаний. — Мол, они слышали, что я умею быть благородным, и разговаривать будут только со мной.
Царственный дед прищурился:
— А теперь подумай, почему отец Владимир мог сказать именно так?
— Я-то откуда знаю? Эти колдуны церковные явно обо мне информацию собирали, вот и сделали такой вывод.
— На основе собранного можно сделать только один вывод, что ты людей очень не любишь, часто бьешь и иногда даже убиваешь. — Дед хохотнул, а за ним и все остальные.
— Очень обидные твои слова, дедушка! — демонстративно скривился я. — А вот церковные колдуны с тобой не согласятся, потому как сумели в душу мою нежную и трепетную заглянуть и ее красотой и гармонией проникнуться!
Тут уж никто сдерживаться не стал, даже царственная бабка, и императорский кабинет затрясся от хохота. А я картинно схватился за грудь, встал и громко заявил:
— Что-то поплохело мне от очередных ваших издевательств! Пойду я, пожалуй. До новых встреч, любимые родичи!
— Извини, Алексей. — Дед наконец сумел успокоиться. — Присядь, мы больше не будем.
Я уселся обратно и приготовился слушать дальше.
— Хорошо, Алексей, задам тебе вопрос по-другому: кто в последнее время посчитал твой поступок благородным, и об этом могли узнать церковные колдуны?
— Его святейшество! — озарило меня. — Ты хочешь сказать, что он с ними продолжает поддерживать связь?
— Совсем не обязательно. — Вздохнул дед. — Вариантов масса. Вот это нам сейчас и предстоит выяснить у самого Святослава. А учитывая, что тебе в дальнейшем предстоит общаться с оставшимися церковными колдунами, твое присутствие на… беседе мы посчитали обязательным.
— Страшилку изображать из себя не хочу, — вздохнул я. — Но если надо…
— Не надо, — хмыкнул дед. — Одно твое присутствие для еще не окончательно очерствевшего Святослава будет молчаливым упреком, а к угрозам перейти мы всегда успеем. И еще, Лешка, его святейшество только что привезли из морга Бутырки, где он опознавал труп Тагильцева, так что всю серьезность сложившейся ситуации понимает.
— Ясно, — кивнул я.
Царственный дед нажал кнопку интеркома:
— Анатолий, пусть его святейшество заходит.
Патриарх Русской православной церкви зашел в императорский кабинет с видом гордым и несломленным, оглядел присутствующих и кивнул:
— Доброго вам вечера, дети мои!
И тут же направился прямо к вставшему из вежливости мне.
— Сын мой, как твое здоровье?
— Вашими молитвами, ваше святейшество, — пожал плечами я.
Он стал разглядывать мою седину:
— Плохо, значит, молюсь, недостаточно… — и покачал головой. — Хотя главный враг повержен, не вижу удовлетворения в твоих глазах. И это меня радует, Алексей, очень радует. Не почернел ты еще душой, убивать без эмоций не научился.
Тут вмешался царственный дед:
— Хватит проповеди нам читать, твое святейшество, не на службе. Присаживайся, чувствуй себя как не дома.
— Что, Коля, опять денег требовать будешь? — Святослав тем не менее на указанный стул сел. — Больше не дам, и не проси.
— Свят, — хмыкнул дед, — если я попрошу, ты дашь, поверь мне. Но речь пока пойдет несколько о других делах. Ты батюшку Мефодия опознал?
— Опознал, — патриарх перекрестился. — Буду за душу его бессмертную молиться…
— А вот батюшка Олег позорно сбежал с поля боя.
— Батюшка Олег всегда был трусоват, предпочитал нигде не светиться и занимался у Тагильцева разными темными делишками, — теперь Святослав говорил слегка презрительно, — так что я не удивлен его поведением.
— Кроме того, Алексеем были захвачены еще два подручных Мефодия, батюшки Владимир и Василий.
Император буквально впился взглядом в патриарха, отслеживая его реакцию на сообщенную информацию. Этим же занимался и отец, сидящий сбоку от главы церкви. Моя попытка
Патриарх же глубоко вздохнул и заявил:
— Коля, не бери меня на понт, у вас, кроме трупа Мефодия, явно больше ничего нет. И никого.
— Почему ты так думаешь?
— Интуиция. Не забывай, я в прошлом жандармский офицер и, смею думать, не из самых худших.
Дед хмыкнул:
— А почему тогда оба батюшки нам показания на тебя дали?
— Показания? — вполне натурально удивился патриарх. — Как они тебе могли дать показания, если утром покинули Москву, а около пяти часов вечера прислали мне условленный знак, что без происшествий добрались до… места?
По мере того как Святослав говорил, все мои родичи напрягались все больше и больше, а царственный дед в конце так и вообще вскочил:
— Свят, ты понимаешь, что несешь? Так ты все-таки с ними заодно?
— Коля, успокойся и выслушай меня. — Патриарх остался сидеть. — Клянусь чем угодно, о нападении на Алексея я даже не подозревал, узнал только утром! Когда Владимир позвонил и сообщил… Вы же к его словам прицепились, ведь так? — Дед с трудом, но кивнул. — Теперь ты меня выслушаешь?
— Внимательно. — Император сел, продолжая сверлить патриарха тяжелым взглядом. — Суть в первую очередь, подробности потом.
— Хорошо. Владимир связался со мной в субботу и заявил, что он и ряд других батюшек решили сдаться Романовым, но не знают, как сделать это так, чтобы не пострадали их семьи и они сами. Слезно просил моего совета и помощи, про жён и детей постоянно напоминал, напирал на то, что Тагильцев их запугал тем, что Романовы, мол, никого в живых не оставят, да и сам обещал с их семьями… страшное сделать.
— И ты повелся, сострадательный ты наш! — ухмыльнулся дед. — Давай без лирики, толстовец.
— Да, повелся! И поверил Владимиру! У меня к нему до всех этих событий претензий не было, там Тагильцев с Бюрюковым основные мутные дела крутили, остальные так, на подхвате были…
— Без лирики, Свят!