Камень Книга седьмая

Пока из камеры убирали бесчувственного Тетерина, Удовиченко изо всех сил себя успокаивал: тактикой «добрый-злой полицейский» его не удивить, сам так умеет, а самое главное, он и так ни в чем не виноват! Напрягало только одно: почему роль злого полицейского играет не Пафнутьев с его уже давно устоявшейся зловещей репутацией, а этот «невысокий» мужчина? И кто он вообще такой, раз так фамильярно общается с фактическим главой Тайной канцелярии.

Как только Тетерина унесли, «невысокий» уселся перед Удовиченко «на корты», откинул полы плаща, поправил кепку и широко улыбнулся:

— Ну что, полковник, думаешь, мы с Борисычем перед тобой сейчас спектакль под романтическим названием «добрый-злой следователь» будем разыгрывать? Хер тебе по всей морде! Не угадал! Следователь будет только один, но очень злой! К полету готов, полковник? — «Невысокий» демонстративно вытянул руки и защелкал пальцами. — Вижу, что готов. Ну-с, приступим, помолясь…

Удовиченко, уже догадавшийся, что перед ним колдун, способный полностью обелить его в глазах не только Пафнутьева, но и Романовых, действительно расслабился, закрыл глаза и… провалился в никуда…

— Колдун, а без вот этого ненужного пиzдежа перед допросом можно было как-то обойтись? — раздраженно бросил Пафнутьев, не обращая внимания на лежащего без сознания на нарах Удовиченко.

— Конечно нет, — хмыкнул колдун. — Клещ, когда ты уже удовольствие от работы научишься получать?

— Я получаю, иначе бы давно с катушек слетел, — буркнул тот.

— Бледный, худой, вечно хмурый, замечающий вокруг только грязь и человеческие пороки! Так ты удовольствие получаешь? Ладно, дружище, уговорил, вот отловим всех батюшек, я тобой плотненько и займусь.

Пафнутьев аж подскочил и зашипел:

— Только посмей, гаденыш! Урою! И Алексей Александрович не спасет!

— Вот видишь! — Кузьмин улыбался. — Что я говорил? Я тебе как другу помочь хочу, а ты сразу угрожать начинаешь.

— Только посмей! — повторил Пафнутьев таким же тоном. — И давай уже, приводи в сознание Удовиченко, благодетель хренов. — Он указал на дверь камеры. — Нам этого капитана еще надо допросить.

— Как там Алексия? — Кузьмин повернулся к нарам.

— Нормально, — голос Пафнутьева заметно потеплел. — Вчера на студию ездила, поздно вернулась. Настроение вроде было ничего. Сегодня у нее какой-то там корпоратив, готовиться с самого утра собиралась.

— Ее охраняют?

— Очень плотно, особенно в свете всех этих последних событий.

— Про меня спрашивала?

— Нет. Но думаю, они тебя с Алексеем между собой обсуждают.

— Я тоже так считаю. Надо будет потом у царевича поинтересоваться…

У очередной смены по КПП сегодня и так выдалась беспокойная ночка, так еще и с какого-то момента приходилось терпеть присутствие в «дежурке» двух сотрудников Тайной канцелярии. Вот и сейчас старший из этой парочки, выслушав что-то в гарнитуре рации, приказал пропустить через ворота без досмотра «Ниву» военной полиции с незнакомыми номерами и наглухо затонированными стеклами. Хотевший занести в журнал этот номер и время заезда прапорщик был остановлен ухмылявшимся канцелярским:

— Тебе показалось, не было никакой машины. Не слышу ответа, военный?

— Так точно, не было! — вскочил тот.

— Вольно. Продолжай нести службу.

— Есть, — уселся дежурный и вздохнул, мысленно мечтая оказаться подальше от всех этих жизненных трудностей.

А канцелярский переглянулся с напарником, но обсуждать с ним появление на объекте государя с наследником, еще и в машине военной полиции, даже не подумал: служба в Тайной канцелярии давно его от этого отучила…

— Часик в радость, господа арестанты! — сквозь сон до меня донесся голос деда, князя Пожарского. — Где можно вещи кинуть?

Нехотя открыв глаза, я с трудом привязал себя к реальности и рывком уселся на нарах. Про боль от резкого движения мгновенно забыл, как и про головокружение, ибо увиденное впечатляло: в дверях камеры стояли четверо в камуфляже, в красных беретах военной полиции и в обнимку с матрасами. Протерев глаза, опознал в «мухоморском» полковнике деда Михаила, в стоящем рядом с ним подполковнике деда Николая, а двух «скромных» прапорщиков идентифицировал как отца и деда Владимира Романова. Движение сбоку обозначило вскочившего и поклонившегося Прохора.

— Гляньте, корешки, — это был голос Александра, — похоже, к нам паханов подселили. Только вот почему они все в вертухайском прикиде?

Ответом ему был заливистый смех Николая. Практически сразу к нему присоединился и сам Александр, затем не выдержал и я, уж слишком нелепая была ситуация. Сквозь слезы поймал недовольный взгляд воспитателя, который строил нам страшные рожи, чем смешил еще больше. Когда наша истерика чуть поутихла, дед Михаил демонстративно повернулся к остальным «мухоморам»:

— Да, встретили нас по одежке… Ладно хоть про «пики точены и хуi дрочены» пытать не стали! Все, господа Романовы, заходим и располагаемся.

И все четверо, не обращая на нас внимания, прошли к противоположной стене, покидали на верхнюю шконку матрасы и уселись на нижнюю. Дверь распахнулась еще шире, и двое «черных» занесли в камеру небольшой стол, а еще двое — четыре больших пакета. Когда канцелярские вышли, дед Николай пихнул в бок сидящего рядом сына, который тут же поднялся, подошел к пакетам и начал их разбирать, выставляя на стол еду и напитки. Я тут же вспомнил Бутырку и прикинул, что и на гауптвахте будет весело. Отец же выпрямился и глянул на до сих пор лыбящихся Николая с Александром:

— Подсобить не желаете, племяннички?

Те «ломаться» не стали и вместе с Прохором помогли «сервировать» стол. Александр в какой-то момент опять не удержался от очередного комментария:

— Нормальная баланда! Живем! Даже вилки человеческие есть, а не только весла!

— Не раскатывай губу, Шурка, — хмыкнул отец. — Ваша миссия выполнена, и сейчас вы с Колей отправитесь досыпать перед очередным учебным днем.