Смерть на ипподроме

Джоан облизала губы.

– Давай! – шепнул я. Она отперла дверь.

– Миссис Джонс? – произнес медовый голос. – Простите, я немного опоздал.

– Входите, мистер Кемп-Лор. Так уж приятно видеть вас, – оттенок кокни снова прозвучал в ее голосе.

– Взаимно, – сказал он, подлаживаясь.

Джоан отступила в сторону шага на два, и Кемп-Лор оказался в холле.

Захлопнув дверь ногой, я схватил его сзади за локти, оттянув их назад и одновременно подталкивая его вперед. Джоан открыла дверь комнаты, где стояла Застежка. И я изо всех сил пнул его ногой в зад. Он пролетел внутрь и растянулся на соломе вниз лицом. Я щелчком запер дверь, в которую тут же начал дубасить Кемп-Лор.

– Выпустите меня! – кричал он. – Вы соображаете, что делаете?

– Тебя он не видел, – тихо сказала Джоан.

– Ну и пусть остается в неведении, пока я отвезу тебя к поезду в Ньюбери.

– А можно его так оставить?

– Я скоро вернусь, – пообещал я. – Поехали.

Прежде чем отвезти ее, я отогнал машину Кемп-Лора с дороги – чтобы она скрылась за кустами. Меньше всего я хотел, чтобы какой-нибудь любопытный житель сунулся в дом выяснять в чем дело. Отвезя Джоан на станцию, я прямиком вернулся назад – двадцать минут туда, двадцать обратно. И снова упрятал машину в кустах.

Спокойным шагом я обогнул коттедж.

Руки Кемп-Лора, просунутые сквозь оконные переплеты, вцепились в решетку из труб. Он яростно тряс их, но они и не шелохнулись.

Увидев меня, он сразу прекратил попытки. И гнев на его лице сменился отчаянным удивлением.

– А кого вы ожидали тут встретить? – спросил я.

– Не понимаю, что происходит. Какая-то проклятая дура заперла меня здесь примерно час назад и укатила. Вы можете меня выпустить? Быстрее, – у него посвистывало в горле при вздохе. – Здесь лошадь, а у меня от них астма.

– Да, – я не тронулся с места. – Это все знают.

Теперь, наконец, до него дошло. Глаза его расширились.

– Это вы.., втолкнули меня...

– Я.

Он уставился на меня сквозь решетку.

– Вы нарочно посадили меня вместе с лошадью? – повысил он голос.

– Именно так, – согласился я.

– Но почему?! – вскричал он. Должно быть, он уже и сам знал ответ, потому что повторил шепотом, – Почему?

– У вас будет полчасика, чтобы поразмыслить над этим. Я повернулся и пошел прочь.

– Нет! – закричал он. – У меня приступ астмы! Выпустите меня сейчас же!

Я вернулся и постоял у самого окна. Он дышал с присвистом, но еще не распустил галстук и не расстегнул воротничка, Так что ничего страшного.

– У вас, наверно, есть лекарство.

– Я его принял. Но оно не помогает, когда лошадь так близко. Выпустите меня.

– Стойте у окна и дышите свежим воздухом.

– Здесь холодно, – взмолился он. – Здесь просто ледник!

– Возможно. Но вам-то хорошо...Вы хоть можете двигаться, чтобы согреться. И у вас куртка... К тому же я не выливал вам на голову трех ведер ледяной воды.

Он задохнулся. И тут-то начал понимать, что ему не удастся спастись из своей тюрьмы легко и просто.

Во всяком случае, когда я вернулся к нему через полчаса, он уже не считал, что я заманил его из Лондона, чтобы освободить после первой же жалобы.

Он свирепо отгонял от себя Застежку, которая дружелюбно клала морду ему на плечо.

– Уберите ее от меня, – завопил он, – она не отстает! Он вцепился одной рукой в решетку, а другой отбивался от лошади.

– Если вы не будете так шуметь, она вернется к своему сену.

От сверкнул глазами, и лицо исказилось от ярости, ненависти и страха.

Он расстегнул воротничок рубашки и распустил галстук.

Я положил коробку сахару на подоконник.

– Бросьте ей немного сахару. Действуйте, – добавил я, увидев, что он колеблется, – Этот сахар не отравлен.

Он вздернул голову, и я с горечью посмотрел ему прямо в глаза.

– Двадцать восемь лошадей, начиная с Трущобы. Двадцать восемь сонных кляч! И каждая получала перед скачками сахар из ваших рук, Он схватил коробку, рывком открыл ее и рассыпал сахар на сено. Застежка последовала за ним, опустила голову и начала хрустеть, задыхаясь, он вернулся к окну.

– Тебе это так не пройдет! Ты попадешь в тюрьму! Уж я прослежу, чтобы тебя хорошенько измарали.

– Поберегите дыхание, – оборвал его я, – Я многое собираюсь сказать. И если захотите после этого жаловаться в полицию – пожалуйста.

– Ты попадешь за решетку так быстро, что и опомниться не успеешь! И говори побыстрее, что у тебя там...

– Ну, это займет некоторое время, – медленно выговорил я.

– Ты должен выпустить меня в два тридцать. В пять у меня репетиция, Я улыбнулся.

– Это не случайность, что сегодня пятница. У него отвалилась челюсть.

– Передача.., – начал он.

– Обойдется без вас, – договорил я.

– Но вы не можете.., – закричал он, – не можете этого сделать!

– Почему?

– Это же...Это же телевидение! Миллионы людей ждут мою передачу.

– Значит, миллионы людей будут разочарованы. Он замолчал, пытаясь взять себя в руки. И снова начал:

– Ну ладно.., – Он судорожно вздохнул, – Если вы меня выпустите, чтобы успеть на репетицию, я не стану сообщать в полицию. Забудем об этом.

– Лучше успокойтесь и выслушайте меня. Вам трудно поверить, что я ни в грош не ставлю ваше влияние и ту ложную славу, какую вы приобрели у английской публики. Так же, как и вашу ослепительную алчность. Все это фальшь, фальшь и обман. А под всем этим прячется болезненная зависть, бессилие и злоба. Злоба человеконенавистника. Вы дважды преступник – вы наживаетесь на нас и нас же губите! Но я ни за что не узнал бы этого, не отрави вы двадцать восемь лошадей, на которых я должен был скакать. И не тверди при этом коварно всем и каждому, что я потерял кураж, струсил, что я уже не работник, и меня пора выбросить на свалку, как охапку лежалой соломы. Так что можете потратить этот день на размышления, отчего вы пропустили сегодня свою передачу.

Он стоял неподвижно, с бледным, внезапно вспотевшим лицом.

– Вы так и сделаете?.. – прошептал он.

– Конечно.

– Нет! Нет, вы не можете! Вы же скакали на Образце... Вы должны дать мне провести передачу.

– Больше вы не будете вести никаких передач. Ни сегодня, ни когда-нибудь еще. Я вызвал вас сюда не для того, чтобы свести личные счеты. Хотя, не буду отрицать, в прошлую пятницу я готов был убить вас. Но я вызвал вас ради Арта Мэтьюза и Питера Клуни, и Грэнта Олдфилда. Ради Дэнни Хигса и Ингерсола – ради всех жокеев, которых вам удалось выбить из седла. Всеми способами вы старались, чтобы они потеряли работу. А теперь вы потеряете свою.