Смерть на ипподроме

Что можно было на это ответить!

Вернувшись к Застежке, я надел на нее повод. Собирался заняться ею позже, когда отпущу Кемп-Лора. Но обстоятельства изменились, и я решил сделать это; пока светло. Вывел лошадь из дома, провел через ворота, вскочил ей на спину и проехал мимо машин, спрятанных в кустах вдоль гребня холма. Примерно в миле – шоссе, ведущее к Даунсу. И вскоре мы добрались до поля, принадлежавшего знакомому фермеру. Тут я спешился и снял повод.

Славная кобыла, мне было жаль с нею расставаться, Но не мог же я держать ее в коттедже. И поставить эту старушку в конюшни Джеймса – тоже не мог, По правде говоря, я просто не знал, что с ней делать. Я погладил ей морду, похлопал по шее и угостил полной горстью сахара. Потом хлестнул ее по заду и наблюдал, как мои восемьдесят пять фунтов, задрав копыта, ускакали по полю. Вот будет удивлен фермер, обнаружив приблудную кобылу. Но лошадей так бросают не впервые. И я не сомневался, что ее примут хорошо.

Стало смеркаться, и коттедж в ложбине среди кустов и деревьев показался мне каким-то призрачным.

Все было спокойно. Он все еще стоял у окна. Увидев меня, попросил тихо:

– Выпустите...

Я покачал головой.

– Ну хоть позвоните на телевидение, что я заболел. Не заставите же вы их ждать и ждать до последней минуты. Я не ответил.

– Позвоните!

Я отрицательно покачал головой.

Он просунул руки сквозь решетку и уперся головой в оконную раму.

– Умоляю вас, выпустите меня! Он меня умоляет!

– А сколько вы собирались продержать меня в той кладовой?

Кемп-Лор вздернул голову, будто я его ударил.

– Я вернулся, чтобы отвязать вас, – желая меня убедить, заговорил он торопливо. – Вернулся сразу после передачи, но вас уже не было... Поверьте, все именно так. Я не оставил бы вас там надолго! Я только хотел помешать вам участвовать в скачке, – Его голос был таким убедительным, будто он говорил о чем-то совершенно обыденном.

– Вы – лжец, – спокойно возразил я. – Не приезжали вы после передачи. Иначе вы застали бы меня там, Ведь я освободился только к полуночи, и никто не пришел мне на помощь. И к тому времени, когда за мной приехали, – а было часа два ночи, – вы тоже не вернулись. А в Аскоте на следующий день все говорили – прошел слух, что я не приеду. Вы даже по телевизору объявили, что мое имя на табло появилось по ошибке, Ну вот... И никто, кроме вас, не мог знать, что я не приеду на скачки. Так что вы не возвращались туда даже утром. И считали, что я все еще вишу на том крюке – живой или мертвый.

– Ну ладно! – закричал он вдруг, стукнув кулаком по решетке. – Мне все равно было, останешься ты жив или сдохнешь!.. Ты доволен?..

Нет, доволен я не был. Я снова вернулся в дом и уселся на сено. Четверть седьмого. Еще три часа ждать. Три часа, пока ужасная правда дойдет до коллег Кемп-Лора на телевидении. И кончится тем, что выкопают какой-нибудь старый фильмик, предварительно объявив: "Мы очень сожалеем, но сегодня из-за болезни Мориса Кемп-Лора передачи "На скаковой дорожке" не будет".

Ни сегодня не будет, ни когда-нибудь еще. Так-то, друзья!

Стемнело и стало подмораживать. Кемп-Лор снова начал дубасить в дверь.

– Я замерз! – кричал он, – Здесь слишком холодно,.

– Очень жаль.

– Выпустите меня! – заорал он снова.

Я неподвижно сидел на сене. Сильно болело запястье, зажатое им, когда мы боролись. И кровь снова просочилась сквозь повязку. Мне и думать не хотелось, что скажет доктор-шотландец, увидев это, Все три его подбородка затрясутся неодобрительно.

Кемп-Лор долго ломился в дверь, но выломать ее ему не удалось. И все это время он кричал, что замерз и голоден, и чтобы я выпустил его. Я не отвечал. И примерно через час крики и стук прекратились. Я услышал, как он повалился на пол и зарыдал, Стрелки часов ползли по циферблату. Без четверти девять, когда ничто не могло спасти его передачу, рыдания Кемп-Лора затихли и коттедж погрузился в молчание.

Я вышел в сад и с чувством облегчения вдохнул свежий воздух. Трудный день кончился, и звезды ярко сияли в морозном небе.

Заведя машину Кемп-Лора, я развернул ее и подъехал к воротам. Затем в последний раз обошел дом, чтобы поговорить с ним через окно, – Моя машина! – истерически закричал он. – Вы собираетесь бросить меня здесь?! Я засмеялся:

– Нет. Вы поедете сами. Куда пожелаете. На вашем месте я бы отправился в аэропорт и улетел подальше. Завтра, когда прочтут эти документы, вы уже никому не будете нужны. А еще день-другой – и до этой истории доберутся газеты. Во всяком случае, к скачкам вас уже не подпустят. А так как есть еще целая ночь, прежде чем разразится буря и люди начнут с презрением и насмешкой таращиться на вас, – вы успеете смыться из страны без всякого шума.

– Вы хотите сказать, что я.., могу ехать? – он был ошеломлен. – Просто уехать?

– Да, можете просто уехать, – кивнул я. – И если поспешите, вам удастся избежать расследования, которое обязаны предпринять распорядители. И даже сможете уйти от наказания. Уезжайте-ка в какую-нибудь отдаленную страну, где вас никто не знает и где есть возможность начать все сначала.

– Боюсь, что у меня нет другого выбора, – пробормотал он.

– И постарайтесь найти такую страну, где не занимаются стипльчезом.

Он застонал и с силой стукнул кулаком по оконной раме.

– Когда я был мальчишкой, я мечтал стать жокеем, – выговорил он дрогнувшим голосом. – Хотел выиграть Большой Национальный Приз, как мой отец. А потом я чуть не слетел с лошади... – При одном воспоминании он застонал и схватился за живот. Затем он бросил злобно:

– И мне стало приятно видеть несчастные лица жокеев. Я им портил жизнь. А вас я ненавидел сильнее, чем всех остальных, Ненавижу храбрецов!

Я смотрел на развалины, оставшиеся от блестящего Кемп-Лора. И это ничтожество столько времени было властелином общественного мнения! Вся его энергия, весь блестящий талант ушли на то, чтобы портить жизнь людям, которые ничем ему не мешали.