Золотой скальпель

Михаил сделал шаг вперёд, стараясь не смотреть на стол. Его товарищи тоже прятали взгляды, делая вид, что их больше интересуют потолок, стены и окна секционного зала.

Но это всё скоро пришлось отставить, поскольку преподаватель начал объяснение учебного материала почти без паузы. Он предупредил, что первое занятие – ознакомительное, а вот в следующий раз будет спрашивать и выставлять оценки.

Напоминание о том, что придётся отчитываться за свои знания, заставило несколько по-иному взглянуть на предмет, который предстояло освоить.

А потом от занятия к занятию студенты стали привыкать к анатомичке. На одном из занятий у преподавателя спросили, почему все анатомические обозначения даются в латинской транскрипции. Тот посмотрел на часы и сказал:

– Ну, хорошо, несколько минут у нас есть. Поясню…

Первокурсники в тот день услышали много интересного и нового. Оказалось, что медицинскую терминологию разработали ещё римляне в древние времена, а названия болезней ввели древние греки. Прошли столетия. За это время врачи многих стран пытались выработать свою национальную терминологию, но ни у кого ничего из этой затеи не вышло. Так и осталась латинская и греческая терминология международным языком медиков. Потому и приходилось первокурсникам заучивать наизусть множество различных названий и терминов на латинском и греческом языках.

Михаил постепенно втянулся в занятия, появились у него и свободные минутки, которые он использовал на знакомство с Москвой, на походы в музеи, в театры. В институте работало много различных кружков, спортивных секций, а однажды появилось объявление о наборе в аэроклуб.

И снова решение, которое в дальнейшем сыграло огромную роль в судьбе.

Михаил долго смотрел на объявление. Казалось бы, для чего медику нужно прыгать с парашютом? Между операционным столом и небом дистанция огромного размера.

Подошёл Виктор Гостеев. Прочитал и спросил:

– Хочешь записаться?

– Не знаю. А ведь здорово, наверное. Читал я о парашютистах, но сам не видел, как с парашютом прыгают.

– Ну, так пошли. Вот и адрес. Арбат. Это где-то недалеко от Смоленской площади. От нас – рукой подать. Ребята уже там побывали.

– Это что же, аэроклуб в городе. А как же прыжки? – удивился Гулякин.

– Не беспокойся, прыгать будем на аэродроме за городом. Ну что, после занятий пойдём?

– Заманчиво! – задумчиво сказал Гулякин и прибавил решительно: – Идём!

С того дня они с Гостеевым несколько раз в неделю сразу после занятий спешили в аэроклуб, который находился в небольшом здании внутри квартала. Там царила необычная, непохожая на институтскую атмосферу.

Даже манера поведения у тех, кто работал в аэроклубе, была совсем не такая, как у остальных. Держались несколько вольнее, ходили вразвалочку, вели себя чуточку развязно, но без бравады. Были они людьми простыми, весёлыми, любили шутку, умели беззлобно подтрунивать друг над другом.

А до прыжков оказалось очень и очень далеко. Сначала теория. Доскональное изучение устройства парашюта, затем в классе на подвешенной к потолку парашютной системе отрабатывали управление парашютом, приземление, отделение от него.

И у каждого на языке был один вопрос – когда же прыгать? А инструкторы только посмеивались. Не спешите, мол. Прыгать надо тогда, когда всё, что надо выполнить в небе, будет доведено до автоматизма на земле.

После занятий в классе, тренировались во дворе на небольшой вышке. Там просто нужно было прыгнуть и опуститься на тросах, чтобы отработать приземление. Наконец, вывезли на прыжки с вышки, где над головой уже трепетал купол парашюта.

И вот выезд на подмосковный аэродром.

– Ты хоть на самолёте-то летал? – спросил у Михаила Виктор Гостеев, хотя, конечно же, знал ответ.

– Откуда ж? – пожал плечами Гулякин.

– И я не летал. А так хочется. Вот хоть сейчас бы в лётчики ушёл. Я просился, да не взяли.

– А как же медицина? – удивился Михаил.

– Так я ж учусь и неплохо.

– И правильно, что не взяли, – рассудил Михаил. – Умение прыгать с парашютом может пригодиться врачу. А вот летать? Летать не его дело. Разные профессии.

Ровное поле аэродрома, покрытое снегом, искрилось в лучах солнца. Мороз слегка пощипывал нос и уши, в воздухе стоял гул моторов, особый гул, не похожий на тот, что в городе.

– Повезло вам, ребята, зимой прыгать мягче, – подбадривали инструкторы.

Михаил думал, что они шутят и лишь годы спустя узнал, что сугробы иногда даже спасают парашютистов при неудачном приземлении.

Первый раз в жизни поднялся он на борт самолёта, пусть лёгкий, одномоторный, но настоящий. Взревел двигатель, самолёт разбежался по взлётной полосе и оторвался от земли.

Что испытывал он в те мгновения? Радость? Да. Но и робость – тоже немного.

Команда «пошёл» прозвучала неожиданно. Михаил сделал шаг и провалился в сияющую и сверкающую бездну – день выдался солнечным, ясным, слепило глаза от яркого света, от голубизны неба, от белизны снежного покрывала.

С лёгким щелчком раскрылся парашют, и купол его вспыхнул над головой. Тревоги, опасения, робость всё осталось позади. Сердце наполнилось радостью, гордостью. Не столь ещё привычным был парашютный спорт, и далеко не каждый мог похвастать причастностью к этому делу настоящих, сильных и мужественных людей.

Не думал тогда Михаил, что причастность к этому делу через несколько лет сыграет значительную роль в его судьбе.

Как-то отец сказал ему, ещё бывшему тогда школьником:

– Ты родился в восемнадцатом, стало быть, ровесник Красной Армии… Знаешь, что мне заявил фронтовой комиссар, когда узнал о твоём рождении?

– Что буду военным.

– Угадал.

Тогда Миша задумался, но заявил решительно:

– Нет, я мечтаю строить дома, хорошие, большие, светлые, чтобы людям там жилось хорошо и радостно.

Давно это было, а Михаил нет-нет да вспоминал о разговоре, хотя выбрал профессию совершенно, как ему думалось, мирную.

Первый шаг в военные хирурги

В 1939 году, когда Гулякин оканчивал второй курс, стало известно, что в их 2-м Московском медицинском институте, самом, казалось бы, мирном учебном заведении, открывается военный факультет.

По-разному восприняли это известие студенты. Время наступало суровое. В Европе набирал силу фашизм, порабощая страны, кое-где осторожно, больше подкупом и обманом, как в Чехословакии, а кое-где и открыто, как в Испании.

Весной 1939 года начался отбор слушателей на военный факультет. Перед студентами, заканчивавшими второй курс, выступали преподаватели. Они не агитировали. Просто разъясняли задачи, которые предстоит решать тем, кто свяжет свою жизнь со службой в Красной Армии.

Студентам рассказали, что военные факультеты образованы не только при 2-м Московском, но и при Харьковском, Саратовском медицинских институтах. Красной Армии нужны были врачи. Те, кто решал перейти на военный факультет, зачислялись в кадры Красной Армии.

– Не такая уж мирная, выходит, у нас профессия, – сказал после одной из бесед Виктор Гостеев. – Ещё Гомер в своей «Илиаде» называл воинов врачей Махаона и Подалирия. Они уже тогда оказывали помощь раненым, – напомнил он.

А рассказал об этом студентам выступавший перед ними военный врач. Поведал он и о зарождении военной медицины в России.

В 1654 году при Аптекарьском приказе – высшем орган медицинского управления в Московском государстве XVI – XVII вв. – была организована подготовка военных лекарей, а в 1658 году 13 выпускников уже отправились в полки.

Первые сведения о штатных полковых лекарях в русской армии относятся к 1711 году, а в «Уставе воинском 1716 года уже предусматривались в дивизиях должности дивизионных докторов и штаб-лекарей, занимавшихся главным образом хирургией. В полках вводились полковые лекари, в ротах – цирюльники.

Русские военные врачи в XVIII-XIX веках нередко становились новаторами в делах медицинских. Ведь они по существу шли дорогами, не проторенными.