Простая смертная

– Мне повторить дважды? – повысил голос Эвил и мужчины, словно створки дверей, отодвинулись, пропуская вперёд хрупкую женскую фигурку.

Эденсун двинулась вперёд неверными, мелкими, словно у пьяной, шагами. Нож по-прежнему был зажат в её руке.

Она не сводила с Эвила глаз. В её взгляде читались мольба, упрямство и угроза.

Она остановилась у ступеней, взирая на Эвила снизу-вверх:

– Говорят, драконы – порождение огня? Его грозные и прекрасные дети. А вы, Санисторы, укротители и всадники? – голос Эденсун звучал тускло, так без эмоционально, что на память приходил вьющийся над пепелищем после больного пожара пепел. – В моём сердце огонь погас навсегда, господин, в тот день, когда вы забрали из моего дома. Отняли от всего, что я любила. Но я ещё могла надеяться, что солнце взойдёт снова. Теперь мне понятно, этого никогда не произойдёт. Для вас и вашего брата, что царская дочь, что уличная девка – без разницы. Мы для вас лишь магический сосуд, наполняемый для ваших целей. Безразличны наши сердца и лица, значение имеет лишь наше лоно и то, что связывает его с вашими проклятыми драконами! Но я королевских кровей, я – потомок тех, кто умом и мечом добыл для себя корону и я не желала смириться. Я хотела владеть вашим сердцем. Хотела стать матерью вашим детям. Но ничего из этого вам не надо! Вы, Санисторы, Драконьи Всадники – дети Тьмы. И рядом с вами мир погружается во Тьму, – тёмные ресницы дрогнули и на зелёных глазах сверкнули бриллианты слёз. – Мой сын захлебнулся в кровавых водах, преследующих вашу проклятую семью. Я всего лишь женщина! Моя вина в том, что я хотела выплыть из волн боли и скорби, цепляясь за последнюю надежду, что мне оставалась – веру в то, что вы хоть что-то ко мне чувствовали, что вновь и вновь укладывать других женщин на ваше ложе вас заставляют неведомый мне долг. Но вы не оставили мне и этого утешения. Если бы наши дни и ночи значили для вас больше, чем ничего, вы не отправлялись бы с таким холодным сердцем жечь людей, которых я любила.

– Эти люди пытались убить моего брата, – холодно и сурово прилетело в ответ.

– Или так говорит ваш брат! Почему вы верите ему, господин? Разве вы не видите то, что понимает даже ваша мать – Чернокнижник вам не друг, а соперник. Он завидует вам и делает всё возможное, чтобы мешать вашему величию! Кто мог захватить его против его власти? С самых первых дней он пытался настроить вас против меня и моего дома! Почему вы так уверены, что лгу я, а не он?

– Потому, что моего брата я никогда не мог уличить во лжи. А вы, сударыня, лгали мне не единожды.

Эденсун передёрнулась, как от удара:

– Вы отобрали у меня всё, ваше высочество. Думаете, я стану умолять вас о пощаде? Ради чего она мне? Мне не вернуться под отчий кров, даже если бы вы и не планировали превратить его в руины. Мне не остаться здесь, ведь на вашем ложе теперь другая женщина. В этой жизни для меня нигде нет места. Больше не зацветут цветы весной, не заиграет музыка. Пение птиц не различимо для ушей того, кто слышал оглушающе лютый, жуткий вопль драконов. Запах жасмина и сирени не сможет перебить запаха гари и серы. Из-за тебя для меня теперь всюду зима. Как там, под облаками, в которые вы унесли меня на своём драконе – холодный ветер теперь не утихнет, – покачала она головой, а нож вздрагивал, зажатый в её кулаке.

Я не понимала, чего они все ждут. Почему никто не прервёт и не остановит? Эвил не верил, что она сможет напасть на него? Настолько был уверен, что в случае нападение сам сумеет справиться со своей женщиной? Рассчитывал на магию Атайрона?

Никто не ожидал того, что случится минутой позже. Ни братья Чёрной Матери, ни их стражники, ни я.

Прозрачная слезинка скатилась с тёмных ресниц и прочертила влажную дорожку по нежной девичьей щеке:

– Мой год завершён, – с улыбкой сообщила Эленсун. – Мне больше нечего бояться.

Её взгляд скользнул ко мне:

– Пришёл твой черёд испить из этой чаши. Да будет она не слаще моей!

Она подняла руку с ножом к собственному горлу и под подбородком алым цветом вырос кровавый порез. Кровь алом-тёмным потоком пролилась на платье.

Пошатнувшись, Эденсун осела на пол у ступеней, на котором стояло кресло Эвила.

В комнате повисла почти мёртвая тишина. На лицах мужчин словно были маски.

Я же была так потрясена, что поначалу даже не испугалась. Было ощущение, что всё не на самом деле – лишь инсценировка. И в то же время сердце знало правду – Эденсун была мертва.

А пред предстояло идти вперёд по той дороге, которую она только что завершила у моих ног.

Глубокая тоска и печаль охватили меня.

Страх пришёл уже позже. Когда я вернулась в свои покои.

«Пришёл твой черёд испить из этой чаши. Да будет она не слаще моей!», – вновь и вновь заезженной пластинкой звучал в моей голове голос умерший, словно проклятие.

Я никогда не была суеверна. Но иногда проклятия сбывались – тогда, когда насылались заслуженно.