До рассвета

Ночь — время тревоги. Именно ночью Виктория переживала больше обычного, фантазируя на тему всякого негатива, а теперь и жуткие боли не давали покоя.

-Малыш мой ну потерпи, — уговаривала она «жителя» живота. — Подожди еще пару денечков.

Но у Харви на этот счет были другие планы. Он решил появиться на свет именно здесь и сейчас.

Не в силах больше терпеть, Виктория ползком о стену добралась до душевой. Омыв лицо от пота, девушка упиралась руками о раковину, поглядывая на отражение в зеркале. Лицо бледнело, а губы синели. Краем глаза, она заметила Эдварда в проходе. Он был взволнованным.

-Милая что происходит? — в привычной для него театральной манере вопрошал мужчина.

-Не знаю, — простонала она, сильно зажмурившись. — Кажется, это схватки.

-Боже родная, — воскликнул он. — Я помогу.

Глускин помог снять с девушки белье, подстелив полотенце на пол, куда и усадил жену. Виктория собрала сорочку под грудь, оголяя живот. Девушка упиралась ладонями в пол. Ее лицо искажалось гримасой боли, сведенные к центру брови и растянутые губы, были тому свидетелями.

-Что-то не так, — натужно стонала она. — С ребенком что-то не так.

Звук пилы и лязг металла насторожили обоих. Виктория инстинктивно хваталась за живот, Глускин в панике мялся, не зная как ей помочь.

-Глускиииин, — послышалось из коридора, в перерывах между звуками пилы. — Выходи урод. Я прикончу тебя, затем сожру твоего ребенка прямо из брюха его матери.

От этих слов Эдвард вновь погрузился в безумие, что врачи Маунт-Мэссив так упорно старались вылечить. Как под гипнозом он поднялся, и со стеклянным пустым взглядом последовал к коридору.

Балерина не знала что хуже. Отпустить его навстречу каннибалу, или чтоб Фрэнк сам сюда пришел? Пугали до чертиков оба варианта.

-Боже, — провыла она, чувствуя тепло в ногах.

Коснувшись рукой, Виктория увидела кровь. Это лишь придало куда больше паники. Девушка взывала толи от страха, толи от боли, толи от отчаяния.

А в голове как птица в клетке, билась мысль «где же ты Вэйлон?».

Звуки борьбы и крики из коридора придавали ситуации оттенок всепоглощающего ужаса и хаоса. Блейк готовилась к самому худшему исходу.

Ей становилось все хуже, в глазах мутнело, а тело было абсолютно мокрым от пота. Звуки казались приглушенными из-за звона в ушах, что буквально закладывал слух.

Мутным взглядом с тусклом свете ламп, она увидела силуэт человека. Сил паниковать больше не было, как и бороться. Лишь ближе она различила в нем Эдварда. Мужчина был серьезен, окровавлен, но не ранен.

-Эдди, — слабо хрипела девушка.

-Все хорошо моя родная, — твердо произнес жених. — Он больше не навредит нам.

-Эдди, — вновь позвала она. — Ребенок не выходит.

Глускин вернулся к реальности, услышав ее слова. Мужчина придерживал голову жены, утирая испарину с ее лица.

-Ты должен вырезать его, — уже еле шептала она, находясь на грани обморока.

-Но ты погибнешь, — возразил Эдвард, не сдерживая слез.

-Я знаю, — хрипела Виктория, судорожно хватаясь за его руки. — Или мы погибнем оба, Эдди он задохнется.

Глускину надо было принять самое важное решение в его жизни. И он принял, согласно воле Виктории.

Жених достал нож, и трясущейся от волнения рукой приставил холодное лезвие к натянутой коже.

Помешкав с несколько секунд, мужчина одним точным движением полоснул по животу, выпуская алую жидкость. Визг Виктории навсегда замер, в этих стенах отразившись от белой плитки. Девушка задыхалась в собственном крике. Едва она успевала набрать воздуха в легкие, как тут же его выпускала в новом крике.

Эдвард перерезал за свою жизнь очень много людей. И все они кричали одинаково. Но Виктория… Ее крик вспорол его сердце.

Разрезав стенки матки, Глускин вынул ребенка. Малыш был крупным, и, не смотря на маленький срок, абсолютно доношенный.

Он заливался криком, делая первый вдох и жмуря глазки. Эдвард, напуганный как мальчишка, держал этот маленький склизкий комочек в своих сильных руках.

-Виктория родная, — сквозь слезы улыбался он. — Это мальчик.

В момент смерти, все чувства отключаются постепенно. И слух — это последнее, что перестает работать.

Будучи на границе с иным миром, Блейк уже не чувствовала ни боли, ни холода кафеля, не видела лица Эдди, не ощущала тепла собственно крови. Но она слышала.… Слышала крик ее ребенка, чью жизнь выменяла у смерти. И не было в ее жизни звука чудеснее.

-Виктория, — обеспокоенно позвал ее Эдвард еще раз.

Наспех закутав малыша в собственную рубашку, предварительно перерезав пуповину. Глускин в одной руке держал сына, другой поднимал голову любимой. Ее бездыханное тело еще удерживало тепло, но взгляд мутнел с каждой секундой, уставившись в потолок.

-Виктория, — взвыл ее имя Глускин, испугав младенца.

Он заливал ее лицо горячими слезами, зацеловывая синие губы. Все именно так, как она себе когда-то представляла. Только смерть наступила по другой причине. Он рыдал, прижимая к груди любимую женщину и новорожденного сына.

Маньяк по прозвищу «жених» потерял все и обрел все, что желал.

Спецназ и полиция как вода в доках, распространились во все корпуса и помещения, дойдя и до их обители. В этой команде и был Вэйлон, уговоривший полицейских взять его с собой.

Берлога Глускина встретила их окровавленными стенами, запахом гниения трупов и расчлененным телом Фрэнка Манера.

Парк предупредил их о несчастной беременной девушке и просил быть осторожными, ведь Эдди был способен на все.

Обстановка и без того была накалена до предела, а когда речь зашла о заложнице в положение, то и вовсе сводила с ума даже бывалых.

Ворвавшись в помещение, где расположились Эдвард со своей «семьей», и без того напряженным полицейским открылась картина, как обезумевший психопат сжимает распоротый труп несчастной, удерживая в руках вырезанного ребенка.

Огонь был открыт на поражение, не успел Парк и прокричать, что не надо этого делать.

Глускин умер сразу. Быструю и легкую смерть ему подарила пуля, прошедшая навылет сквозь голову. Маньяк упал на бок, все так же держа в руках плачущее дитя.

Вэйлон вырвался вперед, расталкивая служителей закона. Мужчина упал на колени рядом с телом девушки.

-Виктория, — звал он ее, пытаясь нащупать пульс.

Ее хрупкое тельце уже охладело к моменту появления ее друга. Зажимая губы и часто моргая, Парк выдавил из себя хриплый стон сожаления.

-Прости меня, — хрипел программист. — Я не успел.

Мужчина ладонью прикрыл ее глаза, все так же смотрящие в потолок. Отпустив ее плечи, Вэйлон подхватил малыша из окаменевших рук Глускина. Тот плакал и извивался. Опыт отцовства у Парка уже был, и мужчина быстро успокоил новорожденного.

-Здравствуй Харви, — только и сумел прошептать он, отдавшись на милость эмоциям.

Он обещал ей прийти, но привел помощь слишком поздно. Теперь такой вечно юной и красивой, она и останется в его памяти. Ее нежный образ не померкнет даже спустя двадцать лет.

-Значит, ты не убивал ее? — спросил Харви, обращаясь к отцу.

-Ни за что и никогда, — твердо ответил Глускин. — Она мое все.

Виктория легко улыбнулась его словам. Все же они оба искупили вину перед этим миром.

Блейк не решался сдвинуться с места, ноги были как в бетоне. Он с горечью и сожалением взглянул на них обоих. Теперь зная историю каждого из них, а затем и их совместную, парень смотрел на них по-другому. Два глубоко несчастных и душевно больных человека, по вине своих родственников оказались в этом проклятом месте и теперь навечно заточены здесь.

-Я не знаю, что сказать, — честно признался Харви.

-Ничего и не надо говорить, — ее рука легла на плечо сына.

-Главное теперь, ты знаешь, — Эдвард укрывал их обоих широкими плечами.

-Лучик мой, — ласково позвала Виктория, нам надо идти. — Пожар все разрастается.

Быстрым шагом, переходя на бег, троица спешила по лабиринтам коридоров.