Страница 3 из 11
Маленькая комнатка, в которой он очутился, явно служила святилищем книготорговца и содержала его личную библиотеку. Гилберт с любопытством осмотрел полки. Тома были в основном потрепанными и истертыми; очевидно, их по одному брали в скромных яслях продавца подержанных вещей. Все они имели следы использования и медитации.
У мистера Гилберта была искренняя мания самосовершенствования, которая омрачила жизнь стольких молодых людей, страсть, которая, однако, похвальна для тех, кто чувствует себя ущербным из-за карьеры в колледже и украшенной драгоценностями эмблемы братства. Ему вдруг пришло в голову, что было бы полезно составить список некоторых названий из коллекции Миффлина в качестве предложения для его собственного чтения. Он достал записную книжку и начал записывать книги, которые его заинтриговали:
Работы Фрэнсиса Томпсона (3 тома.)
Социальная история курения: Апперсон
Путь в Рим: Илер Беллок
Книга чая: Какузо
Счастливые мысли: Ф. К. Бернанд
Молитвы и размышления доктора Джонсона
Маргарет Огилви: Дж. М. Барри
Признания бандита: Тейлор
Общий каталог издательства Оксфордского университета
Утренняя война: К. Э. Монтегю
Дух человека: под редакцией Роберта Бриджеса
Цыганская рожь: Одолжи
Стихи: Эмили Дикинсон
Стихи: Джордж Герберт
Дом паутины: Джордж Гиссинг
Так далеко он зашел и уже начал говорить себе, что в интересах Рекламы (которая является ревнивой любовницей) ему лучше остановиться, когда в комнату вошел его хозяин, его маленькое лицо пылало, а глаза были голубыми точками света.
– Идем, мистер Гилберт! – крикнул он. – Еда готова. Хочешь помыть руки? Тогда поторопись вот так: яйца горячие и ждут.
Столовая, в которую провели гостя, выдавала женственность, не заметную в закопченных помещениях магазина и кабинета. На окнах висели занавески из смеющегося ситца и стояли горшки с розовой геранью. Стол, освещенный лампой в пламенеющей шелковой ширме, был ярко сервирован серебряным и голубым фарфором. В хрустальном графине сверкало красновато-коричневое вино. Острый инструмент Рекламы почувствовал, как его дух безошибочно поднимается вверх.
– Садитесь, сэр, – сказал Миффлин, приподнимая крышу тарелки. – Это яйца Сэмюэла Батлера, мое собственное изобретение, апофеоз куриных плодов.
Гилберт приветствовал изобретение аплодисментами. Яйцо Сэмюэля Батлера, для записной книжки домохозяек, можно суммировать как пирамиду, основанную на тостах, из которых главными масонами являются кусочек бекона, яйцо, сваренное вкрутую, венок из грибов, пучок красного перца. Все это капает теплым розовым соусом, секрет которого изобретатель хранит в секрете. К этому книготорговец – шеф-повар добавил жареную картошку из другого блюда и налил своему гостю бокал вина.
– Это калифорнийская катоба, – сказал Миффлин, – в ней виноград и солнечный свет очень приятно (и дешево) выполняют свое предназначение. Я обещаю вам процветание в черном искусстве рекламы!
Психология искусства и тайны рекламы покоятся на такте, инстинктивном восприятии тона и акцента, которые будут соответствовать настроению слушателя. Мистер Гилберт знал об этом и чувствовал, что, вполне возможно, его хозяин больше гордился своим причудливым увлечением кухней, чем своей священной профессией книготорговца.
– Возможно ли, сэр, – начал он на ясном джонсоновском, – что вы могли приготовить такое восхитительное блюдо за несколько минут? Вы не разыгрываете меня? Между Гиссинг-стрит и лабораториями "Ритца" нет потайного хода?
– Ах, ты бы попробовал стряпню миссис Миффлин! – Сказал книготорговец. – Я всего лишь любитель, который балуется ремеслом во время ее отсутствия. Она в гостях у своей кузины в Бостоне. Она, вполне оправданно, устает от табака этого заведения, и раз или два в год ей полезно дышать чистым спокойствием Бикон-Хилла. Во время ее отсутствия я имею честь ознакомиться с ритуалом ведения домашнего хозяйства. Я нахожу это очень успокаивающим после непрекращающегося волнения и спекуляций в магазине.
– Я думал, – сказал Гилберт, – что жизнь в книжном магазине восхитительно спокойна.
– Отнюдь нет. Жить в книжном магазине – все равно что жить на складе взрывчатки. На этих полках стоят самые яростные горючие вещества в мире – человеческие мозги. Я могу провести дождливый день за чтением, и мой ум работает так страстно и беспокойно, решая смертные проблемы, что почти лишает меня сил. Это ужасно действует на нервы. Если вы окружите человека Карлайлом, Эмерсоном, Торо, Честертоном, Шоу, Ницше и Джорджем Эйдом, вы удивитесь тому, что он взволнован? Что будет с кошкой, если ей придется жить в комнате, завешенной кошачьей мятой? Она сойдет с ума!
– Честно говоря, я никогда не думал об этой стороне книготорговли, – сказал молодой человек. – Но как же получается, что библиотеки – это святыни такого сурового спокойствия? Если книги так провокационны, как вы говорите, можно было бы ожидать, что каждый библиотекарь будет издавать пронзительные крики иерофанта, стучать экстатическими кастаньетами в своих тихих альковах!
– Ах, мой мальчик, ты забыл про картотеку! Библиотекари изобрели это успокаивающее средство для жаропонижающего воздействия на их души, как я возвращаюсь к обрядам кухни. Библиотекари все сошли бы с ума, те, кто способен к сосредоточенному мышлению, если бы у них не было прохладной и целебной картотеки в качестве лекарства! Еще немного яиц?
– Спасибо, – сказал Гилберт. – Кто этот человек, чье имя ассоциируется с блюдом?
– Что? – Взволнованно воскликнул Миффлин. – Ты не слышал о Сэмюэле Батлере, авторе "Пути всякой плоти"? Мой дорогой юноша, тот, кто позволил себе умереть до того, как прочитал эту книгу, а также Эревон, сознательно лишил себя шансов на рай. Ибо рай в грядущем мире неопределенен, но на этой земле действительно есть рай, рай, в котором мы обитаем, когда читаем хорошую книгу. Налей себе еще бокал вина и позволь мне…
(Далее последовало восторженное развитие извращенной философии Сэмюэля Батлера, которую, из уважения к моим читателям, я опускаю. Мистер Гилберт записал этот разговор в свою записную книжку, и я рад сказать, что его сердце было тронуто осознанием его беззакония, так как несколько дней спустя его видели в Публичной библиотеке, когда он просил экземпляр "Путь всякой плоти". Наведя справки в четырех библиотеках и обнаружив все экземпляры книги в обращении, он был вынужден купить один. Он никогда не жалел об этом).
– Но я забываю о своих обязанностях хозяина, – сказал Миффлин. – Наш десерт состоит из яблочного соуса, пряников и кофе. – Он быстро убрал со стола пустые тарелки и принес второе блюдо.
– Я заметил предупреждение над буфетом, – сказал Гилберт. – Надеюсь, вы позволите мне помочь вам сегодня вечером? – Он указал на карточку, висевшую возле кухонной двери. На ней было написано:
ВСЕГДА МОЙТЕ ПОСУДУ
СРАЗУ ПОСЛЕ ЕДЫ
ЭТО ИЗБАВЛЯЕТ ОТ НЕПРИЯТНОСТЕЙ
– Боюсь, я не всегда соблюдаю это правило, – сказал книготорговец, наливая кофе. – Миссис Миффлин вешает его там всякий раз, когда уезжает, чтобы напомнить мне. Но, как говорит наш друг Сэмюэл Батлер, тот, кто глуп в малом, будет глуп и в большом. У меня есть другая теория о мытье посуды, и я радую себя, потакая ей. Раньше я считал мытье посуды просто позорной рутиной, своего рода ненавистной дисциплиной, которую нужно было выполнять с нахмуренными бровями и бесстыдной стойкостью. Когда моя жена уехала в первый раз, я установил подставку для чтения и электрическую лампу над раковиной и читал, в то время как мои руки автоматически выполняли низменные жесты очищения. Я сделал великих литературных духов соучастниками моей печали и выучил наизусть немало из "Потерянного рая" и Уолта Мейсона, пока я читал и барахтался среди кастрюль и сковородок. Я утешал себя двумя строчками Китса: