Страница 71 из 86
Это всего лишь сон. Всего лишь…
Реальность.
— Нет, нет. — Комок из слез застревает где-то в грудине и стремительно поднимается наверх. — Этого не было…
«Убийца». — Я вспоминаю надпись на двери в свою комнату и вздрагиваю. Лай проснувшегося Зевса добавляет мне тревоги.
Аккуратно опустившись назад на подушки, пытаюсь отделаться от неприятного сна. Но если от сна так легко избавиться, то от воспоминаний гораздо труднее.
Так просто было просто забыть об этом. Забыть о том, как всего лишь одна маленькая глупость и одно маленькое равнодушие могло привести к непоправимой ошибке.
Раньше это было легко — потому что я всегда знала, что это только моя тайна, мое бремя. Но теперь была прекрасно осведомлена о том, что Коулу все известно.
Да, у него нет, и никогда не будет никаких прямых доказательств. Его цель — не наказать меня законом, а просто свести с ума, каждый раз капая на больное, заставляя меня вспоминать то, что я сделала.
Но откуда он может знать…?
И опять же, ответ очевиден:
Я наблюдал за тобой, Бекка.
Он был словно тень, словно моя совесть, которая преследовала меня по пятам.
Я до сих пор сдерживаю слезы, не смея выпустить их наружу. Вспоминаю то, как Мэлани падает прямо на танцполе, содрогаясь в непрерывных судорогах. Я видела, как ей плохо. Видела, как ее колени подкашиваются, и что ей нужна чья-то помощь…
Но я ничего не сделала для того, чтобы ей помочь.
К тому моменту, как я решилась вызвать 911, они уже приехали сами — знаю, их вызвал кто-то другой. И теперь, сложив пазл вместе, я догадывалась, что это был Коул.
Не знаю, почему это произошло. Я не знаю правды, но для меня она оставалась единственной — я предложила таблетки Мэлани. Две таблетки.
Если бы я спокойно убрала их в свой карман или оставила их полеживать на полу, ничего бы этого не произошло. Но нет.
Мне нужно было нагадить. Мне нужно было втянуть постороннего человека в свои жестокие игры.
Мне не хотелось быть единственной падшей мразью в том коридоре.
Попробуй со мной. А почему бы и нет?
Мелкая дрожь пробивает меня, и я чувствую безумный мороз на своей коже, несмотря на то, что на улице стоит неимоверная жара.
Как я вообще оказалась в своей постели? Мысль о том, что Коул тащил меня сюда на своих двоих на виду у всей общаги, не давала мне покоя. Но другие варианты мне в голову не приходили.
Я сгибаю пальцы на своих руках до противного хруста, стараясь успокоить нервы. Меня ломает. Я жажду забыться.
Черт, как хочется кайфа. Стремительно встаю с постели, роясь в своих вещах — да, припрятанный пакетик с коксом сейчас, как нельзя, будет кстати.
Мои руки судорожно бегают в поисках маленькой нычки, но нигде не находят ее.
— Черт! — Истерично сметаю со своего туалетного столика всю косметику. Все нахрен разбивается, и я падаю на пол, ударяясь лбом о паркет.
А потом просто начинаю рыдать, сворачиваясь в беззащитную позу эмбриона.
Совесть, которую пробудил во мне Коул, начинает уничтожать меня, словно кислотный дождь, по капле въедающийся мне под кожу.
Я рыдаю так, что хочется потерять сознание, лишь бы не чувствовать, как соленые слезы выедают мои глаза, опаляют губы. Скатываются дикими ручьями по искаженному гримасой лицу. На лбу вздуваются вены, норовя вот—вот взорваться.
Из груди вырывается дикий вой, сопровождаемый лаем Зевса, который опускается рядом со мной, дружелюбно полизывая меня.
Знаю, что он хочет меня успокоить, но не хочу его видеть. Мне так мерзко, так противно от самой себя… Кто я вообще такая?
Что хорошего я сделала? Абсолютно ничего. Я грязная, прогнившая тварь. Даже после того, как собственноручно всучила Мэлани таблетки, я повторила почти то же самое совсем недавно — с Эмили.
Я подсыпала наркотик ничуть не слабее прямиком в ее пунш и была всем довольна. Какой же тварью надо быть, чтобы вытворять такое.
А?
И Коул видит меня насквозь. Как ему не противно меня целовать? Не противно трахать?
Я бью по паркету кулаком, стараясь остановить свой вой, но, в итоге, реву еще сильнее, выплакивая все то, что держала в себе многие годы. Я омерзительна. Я кусок говна, а все мое напускное высокомерие — это всего лишь маска.
Я — как красивая конфетка с прогнившей начинкой внутри.
Я так долго держала это в себе, так долго даже не думала об этом, просто убегала от своих мыслей, выстраивая в голове непробиваемую стену. Никто бы никогда не догадался о том, что съедает, что мучает меня внутри на самом деле.
Даже я сама, до последней поры, не так уж сильно осознавала все происходящее.
Мне нравилось купаться в своей черни, трахаться со всеми подряд, якобы никому не открывая свое сердце — ведь это так просто, когда все парни сливаются для тебя в одну сплошную перематывающуюся фотопленку.
Никаких привязанностей. Никаких забот. И никаких терзаний думами о последствиях
Никому не удавалось меня приручить, вставить мозги на место. Может, родители были правы в том, что я бестолковое создание.
Вся моя гордость сейчас рассеялась по ветру, Коул раздавил ее, оставив от нее лишь пустое место.
Не потому, что он шантажировал меня. Не потому, что обращался так, как ему хочется.
А потому, что сделал меня зависимой. Подсевшей на него, как на иглу.
Даже сейчас, когда я сотрясаюсь от гнева к Коулу, хочу его объятий. Хочу его тела; хочу, чтобы он бил, зажимал, заламывал мне руки. Да пусть, что угодно делает, только лишь делает это — пусть повышает мою значимость.