Страница 67 из 86
Некоторые из моих игрушек были живыми. Мне всегда нравились эти маленькие загадочные существа. Несмотря на то, что мне недавно исполнилось десять, я уже давно перечитал все книжки по биологии и изучил насекомых, которые мне были наиболее интересны:
— Афро, — прошептал я, постукивая указательным пальцем по бабочке, которая трепетала в прозрачной банке. Сверху я организовал ей специальные дырочки для создания кислородного вакуума, а внутри накидал мандаринных долек. Афро была большой бабочкой — ее я купил в специальном магазине. Продавец сказала мне, что такие бабочки живут всего две недели, но я отчаянно надеялся, что, благодаря моему уходу, это будет не так. — Может купить тебе друга?
Бабочка замерла, будто бы одобрила мою идею. У Афро были красивые голубые крылья с четкими черными узорами на тканях.
— А ты, Фоукс. — Достав маленькую ящерку из соседней банки, я пригрел ее у себя на руке. Это была обычная маленькая ящерица размером с ладонь. Больше всего мне нравились ее длинный хвостик и приятные перепончатые лапки. — У тебя тоже когда—нибудь будут друзья.
— Ну и ты, Аврион. — Я перешел к последнему экземпляру моей маленькой коллекции. В небольшом террариуме очень медленно и лениво передвигалась крохотная змея. Продавец сказала мне, что она не ядовитая и мухи не обидит. И все же я знал, что даже такая маленькая змейка вряд ли вызвала бы умиление у других людей. Если они, конечно, были нормальными.
Тяжело вздохнув, я в последний раз окинул полку со зверушками и вернулся к паре машинок, с которыми любил играть. Одна была черная блестящая и большая — такая же, как у моего дедушки. Он редко разговаривал со мной, потому что был очень занятым человеком. И все же я был счастлив каждый раз, когда он встречал меня из школы на этом автомобиле. Я мечтал когда—нибудь управлять таким же.
А еще я мечтал о подруге. И не просто о такой, как тупые девчонки из нашего класса, а о настоящей подруге, которая понимает меня. Которой бы нравились мои увлечения. И чтоб при взгляде на мою коллекцию она не падала в обморок, а спешила узнать их так же, как и я.
Вдруг я вздрогнул, услышав, как по лестнице ступают тяжелые шаги отца, затем какой-то суетливый бег, лай и крики.
— Где ты? — подразнивал он, вызывая меня. Я задержал дыхание и выключил свет, чтобы отец не додумался искать меня здесь. — Коооооул.
Нет, нет, нет. Ты не найдешь меня.
По крайней мере, сейчас он помнит мое имя. Поэтому не должно произойти ничего страшного… Я надеюсь.
Мой отец не умел контролировать себя. Я знал об этом слишком мало — от меня скрывали, а его увозили, когда случались припадки. Но однажды я это видел. А потом подслушал какой-то разговор между дедушкой и бабушкой, назвавшие кучу непонятных мне слов, которые потом пришлось прояснять в энциклопедии.
Среди них фигурировали такие, как «Шизофрения», «Лобно—височная—Дименция» (на этом термине я вообще выпал) и «Бешенство». Далее они сами терялись в догадках и обсуждали какие-то больницы. Но самая пугающая для меня фраза звучала так... Я до сих пор слышал, с каким сожалениям произносит ее дед:
«Наша дочь оставила мальчика. Что же будет с Коулом? Ему нужно пройти обследование. Он может быть социально опасен».
Дальше бабушка принялась переубеждать деда в обратном. Кажется, она говорила, что не замечала никаких «признаков». О чем они говорят, и что это за признаки, мне было невдомек, и все же мне стало очень жутко от их разговора.
Социально опасен.
Караул, мне вообще-то десять лет. Да, мне нравятся насекомые, я люблю смотреть ужастики и уже вовсю читаю Стивена Кинга. И что? Чем я могу быть опасен?
Эти вопросы я никогда бы не осмелился задать. Мне, в принципе, было не с кем поговорить. С тех пор как мама покинула нас, отец стал еще чаще выходить из себя, и наши разговоры свелись к минимуму.
Я уже молчу о том, что как-то раз он попытался закинуть меня в кипящую воду, но дед вовремя пришел домой и остановил его. Он практически опустил меня в кипяток с головой, но по его глазам я отлично понимал, что он не видит меня.
Как сейчас помню эти стеклянные серые очи, не выражающие никаких эмоций. И эту ужасно горячую воду, прожигающую меня насквозь.
Это было не единственным, но самым ужасным из всего, что помню.
Тут в дверь чулана раздался стук, и я судорожно огляделся по сторонам: это глупо, здесь совершенно негде спрятаться. Затем дверь пнули тяжелым ботинком, и сверху на меня посыпались крошки от потолочной краски.
— Выходи. Я знаю, что ты там. — Еще один сильный пинок. Еще чуть-чуть и отец выломает мою дверь, поэтому мне ничего не остается, как сдаться. Повернув дверную щеколду, я присаживаюсь обратно на пуфик и стараюсь закрыться руками. Это происходит непроизвольно — всего лишь самый простой способ защиты, который приходит мне на ум.
— Вот ты где, — выплевывает мужчина, глядя на меня. Я смотрю на отца. Он выглядит вполне нормальным, приятным мужчиной, но это только если не смотреть на его выражение лица. Вполне приличный дорогой костюм и лакированные ботинки, даже галстук и блестящие запонки. Мой отец был деловым человеком в те дни, когда совладал с собой. Такое сейчас случалось очень редко, и каждый раз я старался держаться от него в стороне. Такие вот странные вспышки бывали у него, ну, раз в пару месяцев. В остальное время он либо работал, не замечая меня; либо запирался в своем кабинете, где засыпал на кипах бумаг; либо приходил в мою комнату, пока сплю, и долго просил прощения, считая, что я уже вижу десятый сон.