Страница 16 из 17
Коул
Я смутно помнил, что происходило, пока я находился в отключке после того, как Трей и его друзья нашли меня в коридоре. Помню странный запах хлопка и то, как ткань плотно прилегает к моей голове, затрудняя дыхание.
Гогот, смех, разговоры — такие же глупые и бессмысленные, как их обладатели.
— Это здесь? Или увезем его еще дальше? — сквозь затуманенное сознание услышал я.
— Слишком близко к ферме, его найдут. — Парень, что сидел ближе всех ко мне и придерживал за плечи, тоже подал голос.
Судя по легкой тряске и слабому ветерку, мы находились в машине и куда—то стремительно ехали.
— Напомни, зачем мы это делаем? — отозвался третий, полностью незнакомый мне, голос, после чего я уловил звук тормозов, означавший, что мы прибыли на место.
— Повеселиться. — Трей вышел из машины, а за ним и все остальные члены банды.
— Ребекка попросила поставить на место этого несчастного. Он мозолит ей глаза.
— Не слишком ли много внимания этому сопляку? Даже как-то подозрительно...
— На что ты намекаешь? — В голосе Трея звучали легкие оттенки наступающего гнева и раздражения. — Делай, что тебе говорят. Пусть в следующий раз подумает, прежде чем донимать мою девушку.
— Как скажешь. — Если бы я был в более адекватном состоянии, то поразился бы их бесхребетности.
Мне было, собственно говоря, плевать, что они со мной сделают. Я знал, что они лишь стадо неразумных дикарей, неспособных выживать поодиночке.
Может быть, для кого—то колкости и нападки Ребекки были бы разрушительными, но я видел ее насквозь — она всего лишь была гадким, капризным ребенком, жаждущим привлечь внимание любой ценой. Я и сам когда-то был таким, пока мой отец не начал сходить с ума.
Но я не хочу быть таким, как он. Может быть, когда—нибудь зло внутри меня возьмет надо мной верх, но это будет точно не сегодня.
— Надеюсь, он останется здесь надолго. Здесь редко ездят машины, — усмехнулся Трей, и друзья поддержали его взаимными смешками. Я чувствовал, как мои руки связываю, и поднимают вверх. Кровь приливает к запястьям, и я ощущаю ноющую боль в каждой клетке моего тела.
— Остался последний штрих.
Кажется, я уже обрел способность более—менее ясно мыслить и мог бы умолять о пощаде, но делать этого не стал. Я не позволю им наслаждаться этим зрелищем.
— Разрисуем уродца. — В следующую секунду я услышал звук, похожий на шипение, и почувствовал странное вещество на своем теле. В нос ударил запах краски, от которого мой разум стал еще яснее, но я даже не попытался открыть глаза.
— Готово, — сквозь зубы процедил Трей, бросая баллончик в мою сторону. Звук был такой, будто он приземлился в траву. Где, черт возьми, я нахожусь? Черт, как же затекли мои руки.
— Приятной ночи, ублюдок, — загоготали они, и я услышал удаляющиеся по траве шаги. — Ну что, идем на вечеринку?
Я тут же приоткрыл веки, но понял, что это абсолютно бессмысленно. На моей голове все еще был хлопковый мешок, который даже не удосужились почистить, и теперь, находясь в сознании, я в полной мере уловил его мерзкий запах, будто там ранее хранили рыбные консервы.
— Горите в аду. — Я вложил в эти слова всю свою силу и мощь, несмотря на то, что они были произнесены шепотом. — Вы все сгниете. Вы все получите по заслугам.
Но меня, собственно говоря, никто не слышал, и они в том числе.
Был ли в моих словах какой-то смысл?
Мне нужно было просто сбросить чувство обиды, которому я хотел сопротивляться, ибо обида — самое разрушающее ощущение, которое только можно испытать. И, в первую очередь, для его носителя.
— А с Ребеккой я разберусь сам. — Мои слова звучали, как заклинанье. Для пущего эффекта стоило произнести их, разве что, на латыни. — Я уничтожу ее голыми руками.
Я еще не знаю, когда это будет. Но уверен в том, что теперь не оставлю ее в покое, пока она не будет умолять меня об обратном.
Наши дни
Ребекка
Я выбежала из особняка, как будто бежала от стаи гончих псов, которые преследовали меня по пятам. Чертовы туфли намозолили каждый сантиметр моей стопы, но, как только я гордой походкой проковыляла по территории братства и вышла за забор, тут же перешла на бег.
Этого просто не может быть.
Коул Стоунэм — мальчик, который всегда сидел на задней парте, погруженный в свои мрачные тени. Мальчик, который молча, но снисходительно, проглатывал все мои колкости, что я бросала в его сторону. Мальчик, которого я любила унижать за то, что он не такой как все, и ему было плевать на мнение посторонних.
Как он превратился в этого внушающего трепет мужчину? Конечно, даже тогда, в детстве, я знала, каким он может быть на самом деле. Догадывалась, что он не такой простой, как кажется.
Коул всегда был не похож на других. В его серых, как призрачное небо, очах я умела видеть силу, которая была скрыта от посторонних глаз. Я боялась его даже тогда, когда парень сидел на самой дальней парте в классе и прожигал мой затылок своей ненавистью.
Я готовилась ко дню, когда он даст мне отпор, поэтому делала все возможное, чтобы этот день не пришел. Нападение всегда было моей лучшей защитой.
У Коула было поистине темное сердце. Он разговаривал на непонятном нам языке — шептал себе что-то под нос, рисовал странные знаки в своих тетрадках. Меня всегда завораживало это.
Но я хотела, чтобы все и дальше продолжали считать его фриком.
Когда Стоунэм ушел из нашей школы, я вновь обрела свободу и почувствовала облегчение.
Я, правда, хотела стать лучше... Но произошло то, что отложило мои никчемные попытки по исправлению характера.