Страница 28 из 30
Беловежский пробормотал что-то про приятность знакомства.
– Тонанцин поведала мне много интересного, – продолжила девушка.
– Да, я с удовольствием делюсь тем, что мне ведомо, – скромно подтвердила женщина.
Александр вдруг оживился:
– Вам известно что-нибудь про рисунки на том скалистом массиве? Они древние?
– Кабальито Бланко?[35] Конечно, они очень древние. Неужели вы сомневаетесь? – удивилась женщина. – Они созданы охотниками и собирателями, заселявшими эти места, по подсчетам некоторых ученых, в период между десятым и четвертым тысячелетиями до рождения Христа, согласно вашему летоисчислению.
– Десятое тысячелетие? – обалдела Марина, а Саша спросил:
– Нашему? У вас иное летоисчисление? Ацтекское, сапотекское, майя?
– Я воспринимаю время иначе, – уклонилась от ответа мексиканка.
Марина наблюдала за Сашиным выражением лица.
– Однако эти рисунки находятся на такой невероятной высоте! Невозможно себе представить, как древний человек мог именно на том месте что-то накалякать, – выразил свое сомнение Александр, воздержавшись от дальнейших расспросов о восприятии времени и посчитав это заявление чудачеством. – Впрочем, и современный человек тоже испытал бы трудности, если б вздумал создать свой живописный шедевр в том месте и на такой высоте…
– Что лишний раз доказывает древность рисунков, – подхватила мексиканка.
– Как это? – хором спросили Саша и Марина.
– Окиньте взором эту долину, – призвала Тонанцин.
Долина распростерлась, словно лоскутное одеяло, сотканное из зеленовато-пепельного мохера, песочно-бежевой замши, серой мешковины, светло-коричневого твида, нефритовой шерсти, сочного изумрудного бархата. То тут, то там топорщились беспорядочно пришитые помпоны разного размера и фасона темно- и светло-зеленых крон деревьев и кустов, тянулись пристроченные извилистые серебристо-серые ленты дорог. Это одеяло было выкроено точь-в-точь, чтобы уложиться между холмами и цепью утесов, тех самых, с наскальным творчеством древних. За ними туманилась неясными цветами узкая равнинная полоска, на нее наползали тяжелой непрозрачной взвесью горные кряжи на горизонте. Там, на границе с небосводом, их сиреневато-темный абрис казался невесомым и нереальным.
Я добралась взглядом до этого предела, грани неба и горной линии, и начала возвращаться пядь за пядью к ближним отрогам. Спустившись со скалистой поверхности, взор мой внезапно ослепила водная гладь, стальным блеском отливая под солнечным светом.
Мексиканка говорила:
– Обширную часть долины Тлаколула, которую ты видишь перед собой, в далекой древности занимало озеро. За тысячи лет рельеф местности изменился.
– И эта горная гряда, напоминающая плато, могла быть пригодна для жилья, утесы ее доступны для людского творчества, – подхватил Саша. – Конечно! Как я сразу не догадался.
– Я помню, что люди здесь, на берегу озера, обитали с незапамятных времен, – подтвердила мексиканка.
Марина покосилась на Сашу, среагировав на слова Тонанцин «я помню». И спросила:
– А Ягул?
– Озеро уже отступало и расчищало для людей жизненное пространство. Мы наблюдали первые поселения на месте Ягула примерно с третьего тысячелетия до Рождества Христова, по вашему летоисчислению.
Александр задумался, вперив взор в скальное плато.
Я развернулась к Ягулу и краем глаза захватила водное пространство вместо парковки, а на его дальнем берегу внезапно во всей древней красе возник культовый центр сапотекского поселения.
Легкое шуршание вывело обоих из оцепенения. Они глянули друг на друга и обернулись к собеседнице. Но Тонанцин исчезла.
– Где же она? – удивилась Марина.
– Ушла, – пожал плечами Саша.
– Ничего не сказав? Не попрощавшись?
– У богов свои причуды. Тонанцин же богиня! – И Саша пристально посмотрел на свою попутчицу. Марина внутренне съежилась от этого взгляда. И дурашливо вскричал: – А я бог!
– Скорее бес! – съязвила Марина.
– Ты зря. Здесь красиво. Смотри, какой вычурный орнамент и такой разный!
Томина зашла в очередное помещение дворца археологического комплекса Митлы. Стены его покрывала мозаичная каменная резьба. Разнообразие узоров изумляло, казалось, они не повторяются.
– По мне, так здесь как-то слишком прилизано, – критиковал Беловежский.
– Миштекское барокко, – пояснила Марина.
– Откуда ты знаешь?
– Я умею читать.
– К тому же на языке науа Митла – «место смерти», – мрачно констатировал Александр. – И миштеки их в этом поддержали.
– Мне больше импонирует сапотекское «место отдыха».
Из дворца они спустились на залитую полуденным зноем и туристами площадь Митлы.
– Людно, – заметила Марина.
– Это важная археологическая зона. Ламбитьеко и Ягул – мелочи, – начал рассказывать Саша. – После Монте-Альбана Митла приняла на себя фактически роль сапотекской столицы. С 1000 года здесь хозяйничали уже миштеки, превратив ее в культовый центр.
– Сапотеки, миштеки, науа… можно запутаться в этих племенах. Но круто! – Марина кивнула на дворец и вдруг радостно вскрикнула: – Ой, пес!
Откуда-то из-за развалин появилась собака и, следуя какой-то ей одной ведомой цели, уверенно зашагала через всю площадь.
– Такой деловой! – не сдержал улыбку Саша.
Пес перебрался на другую сторону площади, вскарабкался по насыпи из камней к руинам другого сооружения, уже наверху окинул победным взором не то всю вселенную, не то следивших за ним ребят и устроился в тени под стенами развалин. Цель была достигнута.
– Знал, куда шел, – усмехнулся Саша.
– И все-таки Митла – место отдыха!
Глава семнадцатая
Теуантепек
– Что, перекус обломался? Там тормозни у магазинчика. Купим хотя бы рефрескос[36] и чипсы.
Они так и не нашли открытого кафе в современной части Митлы и уже подъезжали к трассе.
– Ничего, на заправках обычно бывают кафешки, – успокоила Сашу Марина, когда он вернулся с нехитрой снедью.
– Угу, есть тут заправочка, – согласился он, сверившись с атласом. – Кстати, внимание, тут скоро надо уйти правее.
– Надеюсь, там будет указатель на Тустлу.
– Не надейся!
Указатель Тустлу не упоминал. Значились какие-то неизвестные названия. Поворот остался позади. Позади осталось и широкое шоссе. Панамериканская трасса 190 оказалась после развилки однополосной.
– Черт, он сломался, сейчас встанет, и его не объехать, – расстроилась Томина, заметив, что впереди идущий автомобиль включил аварийку.
– Не сломался он. Предупреждает тебя, что впереди что-то происходит и надо быть осторожными, – пояснил Александр. – Включи и ты аварийку, дай сигнал тем, кто сзади.
– Да ладно? Так надо всегда делать? – восхитилась Марина.
– Здесь такая водительская этика. Аварийка служит предупреждением, и не важно, что именно случилось: машина на обочине, ремонт дороги, кто-то сломался, авария и даже иногда простые маневры вроде поворотов они обозначают аварийкой.
– Интересно. Хотя с поворотами кажется не совсем правильным.
– Почему? Аварийка уведомляет тебя, что ты должен повысить внимание и быть готов притормозить, так что какая разница, в какую сторону ты поворачиваешь. Впрочем, поворотники они тоже используют.
Томина затормозила, они остановились.
– Похоже, ремонт моста. Впереди вереница мигающих машин, – выглянул в окно Беловежский.
Наконец они тронулись, потихоньку, почти шагом, чуть быстрее, ускоряясь, ускоряясь. В начале ремонтируемого участка стоял молодой человек в рыжей дорожной форме и отчаянно махал флажком, дескать, проезжай, проезжай. Завершение ремонтного куска также было обозначено присутствием мужчины с застывшим в руке флажком, дескать, путь свободен. Это впечатлило Марину, добавив в ее копилку положительных эмоций по поводу ее возлюбленной Мексики. Они набрали скорость, изрядно повеселели, и девушка радостно предположила, что с недолгим перекусом на заправке они запросто доберутся до Тустлы-Гутьеррес, вполне уложившись в световой день.
35
Caballito Blanco (исп.) – Белая Лошадка.
36
От испанского refrescos – прохладительные напитки.