Страница 5 из 9
Однако в основе такого объяснения лежал явный анахронизм. Политические воззрения Герье приобрели достаточно выраженный консервативный характер лишь со времени первой русской революции 1905–1907 гг. Его политическое кредо 1890-х и уж тем более 1870-х гг. точнее определить как умеренно либеральное. Герье активно боролся за университетские свободы, за высшее образование для женщин (в 1872 г. он стал основателем и первым руководителем Московских высших женских курсов) и за сохранение в университетской программе курса Новой истории стран Запада, который консерваторы все время пытались сократить, считая «излишне революционным». Неудивительно, что обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев с осуждением называл тогда Герье «известным московским агитатором и оратором»[48]. «Реакционером» Герье, конечно же, не был.
Дело в другом: Герье всегда весьма негативно относился к привнесению политики в исторические исследования. Это проявилось еще во время его учебы в университете. Тогда среди студентов образовалось два кружка по интересам: «социалисты» – те, кого привлекала политика, и «консерваторы» – те, кто отдавал приоритет исключительно профессиональному совершенствованию. Герье принадлежал ко вторым и, более того, активно участвовал в затеянной ими акции протеста против слабого преподавания одного из предметов[49].
Позднее, сравнивая российскую и западноевропейскую историографию всеобщей истории, он подчеркивал, что российские ученые обладают по сравнению с европейскими коллегами таким важным преимуществом, как возможность сохранять политическую беспристрастность:
«Всеобщая история имеет пока для русского совершенно иное значение, чем для западного человека. Немец, француз или англичанин не в состоянии отделить всеобщей истории от своей национальной, ибо из взаимодействий наций слагалась всеобщая история. На западе всякий принадлежит к какой-нибудь из старинных партий, корни которых кроются в далеком прошедшем и взаимная борьба которых составляет содержание истории. Для русского всеобщая история есть история человеческой цивилизации, на которую он смотрит как на свершившийся процесс. Спокойно и беспристрастно может он вглядываться в этот процесс, волнуясь и скорбя там, где гибла цивилизация и останавливалось дело прогресса, радуясь там, где оно торжествовало. Он не связан преданием и инстинктивным, наследственным влечением к тому или другому началу, к той или другой из исторических партий…»[50]
Позднее, во время и после революции 1905–1907 гг., Герье примет участие в деятельности партии октябристов, что наложит определенный отпечаток политического консерватизма и на его оценки событий более далекого прошлого. Однако в период становления «русской школы» он был ярко выраженным сторонником критического и далекого от какой бы то ни было политической апологетики подхода к изучению истории, в том числе (и особенно) истории Французской революции XVIII в. Герье предлагал молодой «русской школе» тот самый независимый путь, о котором несколькими десятилетиями ранее писал А. И. Герцен:
«Западноевропейский историк – судья и тяжущийся вместе, в нем не умерли семейные ненависти и распри, он – человек какой-нибудь стороны, иначе он апатический эгоист; он слишком врос в последнюю страницу истории европейской, чтобы не иметь непосредственного сочувствия с первою страницей и со всеми остальными. Нет положения объективнее относительно западной истории, как положение русского»[51].
Но российская историография Французской революции пошла тогда другим путем…
К тому времени, когда в России этой тематикой занялись профессиональные историки, среди значительной части российской просвещенной публики уже не одно десятилетие преобладало такое отношение к Французской революции, которое Герцен с полным основанием определял как «культ»[52]. Идеализированный образ этой революции ассоциировался с торжеством «свободы» (которую каждый понимал по-своему) и воспринимался как своего рода предсказание будущего России[53]. И так же, как и многие их современники, молодые российские историки, приступившие в 1870-е гг. к изучению Революции, оказались адептами этого «культа», ведь они формировались в той самой социальной среде, где он процветал. Кареев, как раз начинавший тогда свой научный путь под руководством Герье, позднее вспоминал:
«Кто начал жить сознательной жизнью в шестидесятых-семидесятых годах минувшего века, тот не мог не задумываться над тем, когда и как захватит Россию в свой неудержимый поток длительная западноевропейская революция, начавшая уже со времени декабристов оказывать влияние на передовые круги нашего общества»[54].
Неудивительно, что предложенный Герье подход к изучению Французской революции, по возможности свободный от политизации, не встретил отклика в среде либеральной интеллигенции и что наиболее авторитетным и популярным в российском обществе конца XIX – начала ХХ в. историком этой темы оказался не он, а его ученик – Н. И. Кареев. Огромный научный и общественный авторитет Кареева, ставшего в тот период настоящим лидером «русской школы», объясняется не только его выдающимися способностями исследователя (каковыми, на мой взгляд, в полной мере обладал и Герье), но и тем, что его в целом довольно восторженное отношение к Французской революции отвечало настроениям либеральной части общества. Поэтому не Герье, а именно Кареев с учениками и единомышленниками определил путь дальнейшего развития этого направления российской историографии – путь, сделавший ее частью мировой историографии «апологетического» (по определению Герье) или «классического» (по более позднему определению А. Собуля[55]) направления.
Любопытно, однако, заметить, что сторонники этих разных путей в прямую полемику друг с другом обычно не вступали. Отчасти это, возможно, объясняется тем глубоким уважением, которое ученые «русской школы» питали к ее основателю и своему учителю Герье. Тот же Кареев, несмотря на то что в их личных отношениях с Герье был период довольно длительного отчуждения (на защите докторской диссертации Кареева его наставник выступил с резкой критикой этой работы), всегда признавал себя его учеником[56]. Возможно также, что университетские преподаватели Новой истории Запада старались избегать лишних конфликтов между собой, чтобы не ослаблять свою и так достаточно узкую профессиональную корпорацию, вынужденную постоянно отражать попытки консервативных кругов ограничить преподавание этого учебного курса. Как бы то ни было, позицию Герье по отношению к Французской революции, достаточно критичную и далекую от какой бы то ни было апологетики, никто из российских профессиональных историков напрямую не оспаривал. Однако тот же Кареев не раз выражал свое несогласие с нею косвенным путем – через критику Тэна, которого Герье, как мы видели, высоко ценил.
Впрочем, полемизировать с Тэном на равных российские историки не могли, поскольку для этого требовалось провести по меньшей мере столь же солидные архивные разыскания, какие и он сам проводил. Для исследователей же из России, имевших возможность работать во французских архивах лишь набегами – во время своих научных командировок (пусть даже длившихся по несколько месяцев, а то и лет), это было непросто.
Вот почему появление в 1907 г. работы известного французского ученого Альфонса Олара «Тэн – историк Французской революции»[57], с критическим разбором сочинения Тэна, стало настоящим подарком для всех, кто жаждал опровержения последнего. Вскоре после выхода в свет работы Олара издатели либерального журнала «Современный мир» заказали автору ее резюме, чтобы ознакомить широкий круг российских читателей с кратким содержанием книги. Публикацию предваряло довольно воинственное редакционное введение, где, в частности, говорилось:
48
Подробнее см.: Савельев П. Ю. Владимир Иванович Герье: человек, ученый, педагог и общественный деятель // История идей и воспитание историей. С. 9; Воробьева И. Г. В. И. Герье и Н. А. Попов – университетские профессора (по материалам переписки) // Там же. С. 98.
49
См.: Воспоминания Бориса Николаевича Чичерина. Московский университет. М., 1929. С. 15–16.
50
См.: [Герье В. И.] Т Н. Грановский в биографическом очерке А. Станкевича // Вестник Европы. 1869. № 5. С. 412.
51
Герцен А. И. Публичные чтения г. Грановского // Герцен А. И. Соч. в двух томах. Т 1. М., 1985. С. 203.
52
Герцен А. И. Au citoyen rédacteur de l’«Homme» // Он же. Собр. соч. М., 1963. Т 30. Кн. 2. С. 502 [ориг. на франц. яз.].
53
Подробнее см.: Чудинов А. В. Французская революция: история и мифы. М., 2007. Ч. 1. Гл. 1.
54
Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. Л., 1990. С. 289.
55
См.: Собуль А. Классическая историография Французской революции. О нынешних спорах // Французский ежегодник. 1976. М., 1978. С. 155–170.
56
Подробнее см.: Золотарев В. П. В. И. Герье и Н. И. Кареев: к истории взаимоотношений // История идей и воспитание историей. С. 152–173; Филимонов В. А. Н. И. Кареев и В. И. Герье: опыт реконструкции межличностных коммуникаций // Там же. С. 174–188.
57
См.: AulardА. Taine historien de la Revolution française. P., 1907.