Страница 8 из 24
Еще любопытнее, как убедительно показывает Гальперин, что монастырские летописи той поры умалчивали о самом факте сюзеренства Сарая. Признавая, что орды хана Батыя разорили русские земли, они представляли эти разрушения в том же свете, что набеги половцев. В каком-то смысле монахи были правы. Если не считать «баскаков», наместничавших в первые десятилетия после набега Батыя, монголы физически не оккупировали Россию. Как добавляет Гальперин, «сдержанность средневековых авторов в отношении истинной природы русско-татарских отношений не является следствием ни страха, ни незнания. Напротив, это была своеобразная форма сопротивления. Печальный результат же заключался в том, что эти тексты направили историков по ложному пути»76.
Только после окончательного отказа Московского княжества выплачивать дань Золотой Орде и начала его контрнаступления Православная церковь взяла на вооружение более жесткую риторику в отношении монголов. Сравнение описаний одних и тех же событий, в частности Куликовской битвы, в источниках разного времени показывает, что это был относительно постепенный процесс, достигший своего апогея в XVI–XVII вв. Инвективы формулировались анахроничным, антиисламским языком Византии, использовавшимся в отношении предшественников монголов – половцев, но больший упор делался на лукавстве и коварстве захватчиков77.
Использование московскими клириками слова «татары» приводило к созданию еще более смутной картины. По иронии судьбы татары изначально были главным племенем-соперником монголов в восточных степях. Китайцы долгое время вели дела с татарами и стали использовать их имя в качестве общего обозначения для всех кочевых соседей, обитавших за Великой стеной. Несмотря на то что в конце XII в. Чингисхан практически уничтожил племя татар, обозначение закрепилось, и его постепенно стали использовать арабы, индийцы и европейцы при описании всех монгольских кочевников. На Западе термин обладал еще более зловещими коннотациями, потому что легко смешивался с понятием «Тартар» – бездна в античной мифологии. Теперь слово «татары» относилось уже ко всем тюркским мусульманским потомкам, занимавшим бывшие степные владения Золотой Орды78. Но при всей зловещей драматичности и длительности существования ига образ злых татар, созданный церковной полемикой, был не единственным взглядом жителей Московии на азиатский мир79. Московские князья не только длительное время тесно общались с Золотой Ордой, но и часто действовали как их главные пособники на русской земле. В результате если Византия формировала образ Господа, то Сарай оказал значительное влияние на формирование светской политики Московского государства80.
Российские историки и сегодня продолжают обсуждать монгольское наследие, сам факт влияния монголов на Московию невозможно отрицать. По крайней мере, еще на протяжении XVI в. московские дипломаты следовали монгольской практике в общении со своими мусульманскими соседями81. Заимствование в русском языке таких слов с тюркскими корнями, как «деньги», «казна» и «таможня», показывает, какое влияние оказали татары на систему управления московского государства82. И действительно, именно позаимствовав некоторые степные методы, Москве удалось последовательно завоевать в 1550-е гг. Казанское и Астраханское ханства – два государства-наследника Золотой Орды83.
Некоторые элементы Золотой Орды Московское государство заимствовало и напрямую, – приглашая ханов и менее значимых вельмож становиться русской аристократией84. Еще до распада Орды многие представители «белой кости» (высший класс) поступили на русскую службу; даже еще во время Куликовской битвы некоторые татары воевали на стороне князя Дмитрия85. Почти два века спустя, когда Иван IV пошел на запад и вторгся в Ливонию после присоединения Казани и Астрахани, во главе войска был поставлен татарский хан Шах-Али, а на протяжении всей довольно долгой кампании в русской армии на высоких должностях служили представители татарской знати86. Подобно отношениям со степью, Москва без особого стеснения присоединяла другие государства и давала чужим элитам соответствующий статус внутри своего общества, пока представители этих элит соглашались служить правителю. И, например, в отличие от католической Испании при выборе супругов социальный слой был значимее принадлежности к нации (при условии, что избранный примет христианство). В результате в венах российской аристократии текла «голубая кровь» самых разных этносов.
Даже в официальном царском генеалогическом древе многие семьи имели татарское происхождение. К таким семьям относились, в частности, и столь знаменитые фамилии, как Юсуповы, Куракины, Дашковы, Кочубеи, Ушаковы и Карамзины. Некоторые из этих родословных были фиктивными, что отражало своеобразную «генеалогическую ксенофилию» русской аристократии87. Склонность славянской знати бравировать азиатскими корнями – реальными или вымышленными – не предполагала наличия развитых расовых предрассудков в отношении Востока. Когда молодая поэтесса Анна Горенко выбирала себе псевдоним в начале XX в., она с готовностью взяла себе фамилию татарских родственников по материнской линии – Ахматова88.
Близкие отношения русских с Золотой Ордой совершенно необязательно вызывали презрение. Если церковь постепенно вставала на позицию враждебности в отношении татар, то мнение светской знати оставалось куда более благосклонным. Говоря о контексте европейских отношений с другим мусульманским противником, один ученый заметил, что «на Западе существовало некое противоречие между прагматичной политикой властей в отношении Османов и общей тональностью публичной тюркофобии: первая зачастую никак не отражала степень враждебности второй»89. Это же было справедливо в отношении Московского государства и монголов.
Как минимум до XVII в. именно степные кочевники доминировали в русском восприятии Востока. Но иногда в сознании вспышками врывались и другие восточные территории – Ближний Восток, Индия, а иногда и Китай. Некоторые представления черпались из хронографов – компиляций различных всемирных историй, базировавшихся на подобных византийских сборниках (или дигестах)90. Первый русский Хронограф был создан в XV в., скорее всего, ученым сербом. С него уже делались копии с добавлениями недавних событий вплоть до эпохи Петра I. До того как в XVII в. участились контакты с Западом, одной из немногих визуальных репрезентаций известного мира в Московском государстве был также византийский источник – «Христианская топография» географа VI в. Козьмы Индикоплова, прозвище которого переводится как «плававший в Индию»91. В то же время доклады царских послов при различных восточных дворах давали относительно более объективную картину из первых рук об азиатских соседях. Однако в то время эти доклады мало кто читал92.
Образованным московитам более известны были «хожения» – рассказы православных паломников о их путешествии на Святую Землю или в Царьград (Константинополь)93. Первым таким «хожением» стало произведение игумена Даниила начала XII в.94 Несколькими годами ранее крестоносцы заняли Палестину, и игумену выпала честь присутствовать на пасхальной службе в Храме Гроба Господня в качестве гостя франкского короля Иерусалима Балдуина. Даниил писал свое «хожение» в стиле «Бедекера» для православных верующих, и потому вполне естественно сосредоточился на тех местах, которые значимы для христиан. В то же время описание длительного путешествия превратило «хожение» в увлекательную историю. Как отмечает исследователь, игумен сохранял достаточно объективный тон, даже когда описывал «поганых» сарацинов95. Позже «хожения» стали более критичными в отношении «нечестивых» и «злобных, окаянных, жестоких» мусульман. А после того как в 1204 г. в ходе IV крестового похода был разграблен Константинополь, русских православных паломников уже ничто не сдерживало в своих рассказах о путешествиях от обвинений в адрес «нечестивых» подлых католиков96.
76
Halperin Ch. J. Russia and the Golden Horde. P. 74.
77
Keenan E. Muscovy and Kazan’, 1445–1552: A Study in Steppe Politics. PhD diss. Harvard University, 1965. P. 25–51; Halperin Ch. J. Tatar Yoke. P. 94– 136; Ostrowski D. Muscovy and the Mongols. P. 164–167.
78
Atwood Christopher. Encyclopedia of Mongolia and the Mongol Empire. New York: Facts on File, 2004. s. v. Tatar; Sinor D. Le mongol vue par l’Occident // Studies in Medieval I
79
Ostrowski D. Muscovy and the Mongols. P. 167.
80
Классическую дискуссию о совместном влиянии Византии и татар на представления москвитян о государственном устройстве см.: Cherniavsky M. Khan or Basileus: An Aspect of Russian Mediaeval Political Theory // Journal of the History of Ideas. 1959. № 20. P. 459–476.
81
Белый цвет в монгольской географии символизировал запад, поэтому назначаемый в Сарае управляющий Русью назывался Белый князь. Когда московские правители стали считать себя равными хану, то они обозначили себя термином «Белый царь». Иван III и его преемники сами назвали себя царями, но более ранний титул использовался в общении с азиатскими кочевниками вплоть до XIX в. См.: Keenan E. Muscovy and Kazan’. P. 385. О дипломатии см.: Веселовский Н. Татарское влияние на посольский церемониал в московский период русской истории. Отчет С.-Петербургского университета за 1910 год. СПб., 1911. С. 1–19; Юзефович Л. Путь посла. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2007.
82
Halperin Ch. J. Russia and the Golden Horde. P. 90–91. О влиянии монгольского правления на другие аспекты жизни Московского государства см.: Alef G. The Origin and Early Development of the Muscovite Postal Service // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 1967. № 15. P. 1–15; Bellamy C. Heirs of Genghis Khan: The Influence of the Tatar-Mongols on the Imperial Russian and Soviet Armies // RUSI 128, no. 1. March 1983. P. 52–60.
83
Keenan E. Muscovy and Kazan’. P. 400.
84
Bushkovitch P. Princes Cherkasskii or Circassian Murzas: The Kabardians in the Russian Boyar Elite, 1560–1700 // Cahiers du monde russe. 2004. № 45. P. 28; Martin J. Multiethnicity in Мoscow: A Consideration of Christian and Muslim Tatars in the 1550s – 1580s // Journal of Early Modern History 2001. № 5. P. 1–23; Ланда Р. Г. Ислам в истории России. М.: Восточная литература, 1995. C. 56–58; Ke
85
Ke
86
Martin J. Multiethnicity in Мoscow. P. 5. См. также: Martin J. Tatars in the Muscovite Army during the Livonian War // The Military and Society in Russia, 1450–1917 / E. Lohr and M. Poe, eds. Leiden, the Netherlands: Brill, 2002. P. 365–387.
87
Unbegaun B. Russian Surnames. Oxford: Oxford University Press, 1972. P. 23–25; Баскаков Н. А. Русские фамилии тюркского происхождения. М.: Наука, 1979.
88
Feinstein E. A
89
Waugh D. C. The Great Turkes Defiance: On the History of the Apocryphal Correspondence of the Ottoman Sultan in Its Muscovite and Russian Variants Columbus, OH: Slavica, 1978. P. 188.
90
Русский хронограф // Полное собрание русских летописей. Т. 22. М.: Языки славянской культуры, 2005; Крачковский И. Ю. Очерки по истории русской арабистики. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1950. С. 20–21; Зимин А. А. Русские летописи и хронографы конца XV – XVI в. М.: Моск. гос. историко-архивный ин-т, 1960. С. 8–9.
91
Kivelson V. Cartographies of Tsardom. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2006, 229n53. Изольда Тирет любезно предоставила мне копию своего анализа рецепции этого текста в Московском государстве, см.: Thyret I. Kosmas Indikopleustes’ Christian Topography in Sixteenth-Century Russiapaper presented at the a
92
Данциг Б. М. Из истории русских путешествий и изучения Ближнего Востока в допетровской Руси // Очерки по истории русского востоковедения. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1953. Т. 1. С. 209–213. Детальное описание этих источников в XVII в. см.: Рогожин Н. М. Посольский приказ М.: Международные отношения, 2003.
93
Малето Е. И. Антология хожений русских путешественников, XII–XV века. М.: Наука, 2005. См. также: Seema
94
Игумен Даниил. Хожение Даниила, игумена русской земли // Малето Е. И. Антология хожений русских путешественников. С. 163–208.
95
Данциг Б. М. Из истории русских путешествий и изучения Ближнего Востока в допетровской Руси. С. 194.
96
Малето Е. И. Антология хожений русских путешественников. С. 134– 135.