Страница 10 из 24
Несмотря на прямые контакты с Золотой Ордой, которые имелись у Москвы уже после того, как в начале XIV в. там был принят ислам, бо́льшая часть московского духовенства черпала свои знания об этой религии из Византии. Впечатляет, что самый длинный отрывок на эту тему в «Повести временных лет» принадлежит «греческому философу», которого родная константинопольская церковь послала в 986 г. в Киев, чтобы убедить Владимира принять восточную версию христианства. Образованный грек начинает свою речь с дискредитации предыдущих миссионеров от мусульман Волжской Булгарии, вера которых «осквернает небо и землю». Последователи Мухаммеда «иже суть прокляти паче все человек», их ждет та же судьба, что Содом и Гоморру, «на неже пусти, Господь, каменье горюще и потопи я». Помимо объяснений того, что их ждет вечное проклятье, православный ученый не использовал никаких других сложных теологических аргументов против мусульман. Вместо этого он уничижительно отзывался об их гигиене, рассказывал, что они размачивают свои экскременты и пьют эту жидкость. Владимир соглашается, что это отвратительный обычай115.
За несколько столетий лишь некоторые разрозненные византийские тексты, посвященные исламу, проникли на север. Среди них был и текст Иоанна Дамаскина, вероятно, единственный из всех переведенный на русский язык до XVII в.116 Родившийся в обеспеченной сирийской христианской семье примерно в 50-й год хиджры, святой Иоанн начал свою карьеру сборщиком налогов для халифов из династии Омейядов, но со временем ушел в православный монастырь около Иерусалима. Автор текстов по самым религиозным вопросам, он первым из христианских теологов развернул аргументацию против ислама в труде «О ереси» – описании более сотни «ложных» верований. Если говорить кратко, Иоанн Дамаскин утверждал, что Мухаммед был ненастоящим пророком и что он защищал сексуальную распущенность. Однако за исключением высмеивания суры из Корана про чудесного верблюда он более никак впрямую не затрагивает исламское учение117.
Трактаты против ислама писали и другие восточные христиане, в частности Никита Хониат и Император Иоанн IV, но их инвективы были менее ядовитыми, чем тексты латинской церкви. Более тесные дипломатические и торговые связи с халифатом Аббасидов и другими мусульманскими державами как-то умеряли взгляды византийцев. Еще важнее было то, что после разграбления Константинополя в 1204 г. во время Крестового похода православные христиане все больше не доверяли Риму. Так, по словам французского медиевиста Алена Дюселье, византийцы начали «сравнивать католиков с мусульманами, все больше и больше отдавая первенство вторым»118.
Одним из немногих собственно московских авторов, писавших об исламе, был монах Максим Грек, «первый подлинный ученый Русской Церкви», по словам одного голландского историка119. Максим появился на свет около 1470 г. в греческом городе Арта под именем Михаила Триволиса. Получил образование в Италии эпохи Ренессанса, затем жил в православном монастыре на горе Афон, когда в 1515 г. великий князь Василий III послал миссию за каким-нибудь образованным старцем, который помог бы перевести на славянский язык литургические книги. Несмотря на то что во время пребывания на Руси его длительное время подвергали наказаниям по обвинению в ереси, он оставил много трудов по духовным вопросам, включая полемические труды против католицизма, иудаизма и ислама. В числе последних были такие работы, как «Слово обличительное против агарянскаго заблуждения и против измыслившего его сквернаго пса Магомета» и «Ответы христиан против агарян, хулящих нашу православную христианскую веру», принадлежащие к византийской полемической традиции, заложенной святым Иоанном Дамаскином восемью веками ранее120.
Помимо трудов Максима, получившего образование в католической среде, после падения Константинополя серьезные труды об исламе в Московское государство приходили с Запада. Одним из таких трудов был книга Риккольдо да Монте Кроче «Contra legem sarracenorum» («Против сарацинского закона»)121. Доминиканский миссионер XIII в., совершивший путешествие в Багдад, в своем труде повторил обычные выпады относительно личности Пророка и истинности Корана122. Отношение Рима к исламу традиционно было более враждебным, чем отношение Восточной церкви123. Однако, как показывает русская политика на новоприсоединенных татарских землях Поволжья, циркулирование подобных текстов (пусть и ограниченное в значительной мере кругом православного духовенства) необязательно транслировалось в безжалостную ассимиляцию мусульманских подданных: московские цари не стали следовать примеру Испании после взятия Гранады в 1492 г.
Понять традиционное отношение к Востоку светских кругов несколько сложнее, но определенные ключи нам дают былины и сказки124. Церковь неодобрительно смотрела на литературу подобного рода, поэтому они передавались в основном устно, пока в XIX в. этнографы не стали их систематически записывать. Происхождение этих эпосов и сказок установить сложно, но в целом они отражают допетровские воззрения.
Наиболее популярными являлись былины «Киевского цикла», повествующие о подвигах богатырей при дворе великого князя Владимира. Представляя собой смесь сказок и истории, былины занимают в русской культуре место, сравнимое с тем, какое в Англии занимают легенды о короле Артуре. Там присутствуют и Змеи, и разбойники, но главным и постоянным противником богатырей является Татарин, под таким именем были известны монголы, появившиеся на исторической арене в XIII в. Доблестный Илья Муромец неизбежно отправляется на битву в степи с этими врагами – амальгамой идолопоклоннических образов печенегов, половцев и мусульманской Золотой Орды. Даже «поганый змей», с которым сражается Илья вместе со своим собратом по оружию Добрыней Никитичем, часто имеет тюркские черты и происходит с «сарацинских гор», расположенных на востоке125.
В сказках, как и в эпосе, чужеземный враг всегда азиат. Одни повествуют о доблестных подвигах в битве против сарацин, другие о жестоких турецких султанах. Индия и Китай предстают, однако, не столь страшными. В одной сказке Иван-богатырь, «крестьянский сын» отправляется в Срединное царство, где покоряет сердце императорской дочери Лаоты, и, убив наводящего ужас соперника, женится на ней и получает трон. Близкое знакомство с Востоком косвенно влияло и на фольклор. По словам слависта Романа Якобсона, «контакты и вражда древней Руси с кочевым тюркским миром унаследованы во многих именах и чертах русских сказок»126. Даже само слово «богатырь» пришло на Русь от татар127.
Некоторые фольклорные представления о Востоке сохранились вплоть до начала XX в. «Копеечные повести» и другие дешевые литературные поделки по-прежнему рисовали для новых образованных слоев и низших страт среднего класса в последние десятилетия существования царизма угрожающий образ Ближнего Востока128. Татары продолжали считаться самым опасным меньшинством внутри империи, а турки – главной внешней угрозой. Типичные истории имели такие названия: «Рабство у азиатов», «Турецкая пленница», «Турецкие развлечения, или Магометанское скотоложество»129.
115
Лаврентьевская летопись. С. 86.
116
Bushkovitch P. Orthodoxy and Islam.
117
Khoury A.-Th. Les theologiens byzantins et l’Islam Leuven. Belgium: Editions Nauwelaerts, 1969. P. 47–67; Meyendorff J. Byzantine Views of Islam. Dumbarton Oaks Papers. 18. 1964. Р. 115–120; Daniel N. Islam and the West: The Making of an Image. Oxford: Oneworld, 2000. P. 13–14.
118
Ducellier A. Chretiens d’Orient. P. 19.
119
Bercken W. van den. De mythe van het Oosten: Oost en West in de religieuse ideenge schiedenis. Zoetermeer, the Netherlands: Uitgeverij Meinema, 1998. P. 147. Биографии Максима Грека см.: Denissoff E. Maxime le Grec et l’Occident Paris: Desclee de Brouwer, 1943; Haney J. From Italy to Muscovy: The Life and Works of Maxim the Greek. Munich: W. Fink, 1973; Синицына Н. В. Максим Грек в России. Л.: Наука, 1977; Langeler A. Maksim Grek: Byzantijn en humanist in Rusland. Amsterdam: J. Mets, 1986. Описание корпуса текстов отца Максима см.: Иванов А. И. Литературное наследие Максима Грека. Л.: Наука, 1969.
120
Максим Грек. Сочинения преподобного Максима Грека. Т. 1. Казань: Тип. Имп. университета, 1894. С. 77–130, 151–168; Крачковский И. Ю. Очерки по истории русской арабистики. С. 22–23; Bushkovitch P. Orthodoxy and Islam.
121
Buskovitch P. Orthodoxy and Islam.
122
Daniel N. Islam and the West. P. 76–88; Tolan J. V. Saracens: Islam in the Medieval European Imagination. New York: Columbia University Press, 2002. P. 251–254. Последнее исследование, посвященное работе миссионеров: Tvrtkovic R. G. The Ambivalence of Interreligious Experience: Riccoldo da Monte Croce’s Theology of Islam. PhD diss. University of Notre Dame, 2007.
123
Исследования об отношении средневековых европейцев к исламу см.: Daniel N. Islam and the West; Tolan J. V. Saracens; Southern R. Western Views of Islam in the Middle Ages. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1962.
124
Путилова Б. Н. Былины; An Anthology of Russian Folk Epics Armonk / Bailey J., Ivanova T., перев. NY: M. E. Sharpe, 1998; Alexander A. E. Bylina and Fairy Tale. The Hague: Mouton, 1973; Народные русские сказки: в 3 т. / под ред. А. Н. Афанасьева. М.: Художественная литература, 1953.
125
Благодарен Наталье Кононенко за это наблюдение. Путилова Б. Н. Былины. C. 104; Толочко П. П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. С. 118.
126
Jakobson R. On Russian Fairy Tales // Russian Fairy Tales / trans. Norbert Gutman. New York: Pantheon, 1973. P. 649–650.
127
Татары в свою очередь позаимствовали это слово из персидского: багадур – атлет. Jakobson R. On Russian Fairy Tales. Р. 646; Стасов В. В. Происхождение русских былин // Вестник Европы. 1868. № 4. С. 309.
128
Brooks J. When Russia Learned to Read. Princeton., NJ: Princeton University Press, 1985. P. 214–245.
129
Ibid. P. 228.