Явление прекрасной N

Гордей вышел из прозекторской, прошёл по больничной аллее вдоль разбросавших сухие ветки в серое небо тополей. В Яруге, кажется, вообще не росли никакие другие деревья. Тополя, заполонившие собой всё, словно выживали всякий иной саженец, вознамерившийся обосноваться в окрестностях. Тополиная Яруга, кажется, так и назывался город очень давно, когда ещё был деревней, возникшей на отшибе торгового пути в огромной ложбине у реки, окружённой лесами.

Он находился в глубоком потрясении. Как будто на Яругу, город, в котором прожил всю жизнь, надвинулось что-то неизведанное, и от этого ещё более ужасное, чем оно могло быть на самом деле.

Гордей вспоминал последнюю встречу с Нирой — несколько дней назад, и тут же на неё накладывалась давняя ссора, картинка сливалась, приобретая эффект стерео. В одной колонке шестнадцатилетняя Нира начинала фразу, а в другой Нира сегодняшняя её подхватывала.

— Скажи, — спросил он, — Зачем ты вернулась? На самом деле?

Как тогда, так и в этот раз ему стало душно, и Гордей торопливо вышел из зала, в котором воздух сгустился настолько, что его можно было черпать ложкой и есть вместо десерта. Пахло кофе, коньяком, потом энергично двигающихся людей, сладким ванильным ликёром, экзотическими, только что нарезанными фруктами. А ещё лилиями, мхом, мокрой зеленью, землёй. Странные духи… Запахи хотелось чем-нибудь перебить, и Гордей достал сигареты.

Нира подошла со спины, но Гордей сразу понял, что это она. И даже не из-за флёра духов, просто единым махом перескочил через восемнадцатилетнюю временную пропасть и оказался там, где всегда каким-то мистическим образом чувствовал приближение Ниры.

Девочка только шла по школьному коридору, а он, болтая о каких-то мальчишеских пустяках с Микой и Эдом, знал, что через три минуты Нира войдёт в класс.

— Только не закрывай мне глаза ладонью, — Гордей затянулся, выпустил дым, не оборачиваясь. — Это будет так глупо, что я провалюсь сквозь землю от неловкости.

Нира засмеялась. Смех её, и раньше глуховатый, приобрёл ещё большую глубину. Смех — затягивающая воронка.

— И не думала даже, — сказала она.

Гордей оглянулся и увидел её лицо. Впервые после возвращения так близко. Нира стояла совсем рядом и не отшатнулась от его резкого движения, как неосознанно сделало бы большинство людей. Она никогда не поступала так, как большинство.

Его вдруг охватил восторг. Мир стал ярче и резче, как в юности. Голова слегка кружилась от открывшихся далей. Все эти годы без Ниры казались невзаправдашними, ненастоящими, никогда не существовавшими. У Гордея вновь всё было впереди.

— Гордеев, ты изменился, — сказала она.

Мир снова потускнел, кидая Гордея в реальное настоящее. Возвращаться больно. Защемило в груди.

— Мне сказать, что ты — нет? — он выкинул окурок в урну.

Не мог же дымит ей в лицо.

— Нет, — Нира покачала головой. — Не хочу.

— Но это правда, — кивнул Гордей. — Удивительно, но ты и в самом деле совсем не изменилась. Настоящая загадка. Объект изучения для учёных, бьющихся над средством вечной молодости.

— Сам ты — объект, — она легко толкнула его в плечо и опять рассмеялась. — А вообще, Гордеев, как ты поживал? Без меня?

Последнее добавила совсем тихо, Гордей сделал вид, что не заметил.

— Окончил мед, — ответил он. — Работал на скорой. Квартиру в ипотеку вот… Год выплачивать осталось.

Почему-то про квартиру прозвучало хвастливо. И про Кайсу… Почему он ничего не сказал сейчас про Кайсу?

— Женился, — добавил торопливо, чувствуя вину перед женой. — Всё, как у всех. Лучше ты о себе расскажи.

Их диалог звучал странно. Ну, то есть сама ситуация очень обычная: встретились бывшие одноклассники через много-много лет и говорят о каких-то основных вехах в жизни. Сухо и монументально. Как бы отчитываются невольно зачем-то… Но то, как буднично они говорили после всего, что случилось тогда — это было сверх понимания Гордея. И он до сих пор не знал, как себя вести, и хватался за эту почти официальную светскую беседу — за соломинку. И хотел, и боялся говорить о том, что его волновало на самом деле.

— О, — прищурилась Нира, — у меня совсем не как у всех…

— Нисколько не сомневаюсь, — её ответ почему-то разозлил Гордея.

Захотелось, чтобы она не стояла сейчас перед ним такая вся прекрасная, а растолстела и подурнела. А под одеждой скрывались синяки, оставленные пьяницей-мужем. Чёрт! Опять нахлынуло дежавю. Он и раньше испытывал досаду, осознавая её совершенство. И хотелось чего-нибудь такого, делающего её не столько безупречно-прекрасной. Схватить за волосы, ударить, подчинить. Да, это вернулись те самые паршивые чувства, которые всегда вызывала в нём Нира. Животные и недостойные.

— А ты знаешь, что стоило тебе в тот вечер сделать шаг навстречу мне, я бы никуда не поехала? — спросила она. — Никуда.

— Я же не знал, что собираешься сбежать. Просто был зол: кажется, ты очень благосклонно принимала наглые приставания всех этих кобелей, что кружили вокруг.

— Если бы ты тогда только…

— Я не знал, — повторил Гордей. — И не мог даже представить. Ты никогда не была истеричкой, которая бросает всё и бежит куда глаза глядят от обиды.