Страница 130 из 140
Кайса не куталась в одеяло. Наоборот, разметалась по кровати, скинув часть тёплого пледа на пол. Ей теперь всегда жарко. В свете уличных фонарей, пробивавшихся сквозь полуоткрытое окно, Гордей заметил, как блестит её лоб, влажный от пота.
Он почувствовал себя виноватым. И Кайса, и Нира, и это существо, объединившее дорогих Гордею женщин, было сейчас единым целым. Трогательным и беззащитным. И он, Гордей, должен решить, кого уничтожит простым вопросом.
— Где твои кости?
Стоял и смотрел, не в силах задать его, а потом, резко решившись, сел на корточки перед кроватью и сжал горячую маленькую ладошку.
— Где твои кости?
Вопреки его ожиданиям, вопрос прозвучал не зловеще, а как-то даже сочувственно. Гордей до последнего не верил, как из всей этой бодяги может вообще что-то получиться, но Кайса вдруг, глубоко вздохнув, нараспев произнесла:
— Тяжело им… Больно… Сверху — глина и земля сырая, внизу — река стонет. Справа — копьё пронзило, по левую руку — склон осыпается, вниз тянет.
Она не говорила, а как бы выпевала. Гордей никогда не слышал, чтобы люди так произносили слова. Чем-то эта странная песня напоминала старинные сказания: «Ой вы, гой-еси, добры молодцы» — пронеслось у Гордея в голове, и он сам не знал, откуда взялась эта фраза.
Ошарашенный Гордей не сразу спохватился, что должен узнать конкретное место.
— Где твои кости? — растерянно повторил он, не отпуская её руку.
Ладонь Кайсы-Ниры становилась всё горячее, словно внутри неё на пределе работал механизм, перегревая корпус носителя.
— Какое копье пронзило?
— Под обвалом у вышки, — совершенно чётко сказала она и попыталась вырвать свою руку из его пальцев.
Гордей успел задержать её ладонь, обхватил ещё сильнее, сжимал уже двумя руками.
— Отпусти, — вдруг жалобно прошептала Нира-Кайса, не открывая глаз.
Ресницы её дрожали, а по щеке, влажной от пота, прокатилась стрелкой слеза. Прочертила блестящую дорожку, как затяжка на капроновых колготках.
— Пожалуйста, — снова прошептала она. — Зачем ты меня мучаешь? Это… больно.
— Почему больно? — спросил Гордей.
— Жжётся. Ты спрашиваешь, оно жжётся. Железом ледяным, кустом шиповника. Знаешь, как хорошо растёт шиповник на мертвецах? Кто посадил на моих костях колючий куст? Ветви его — как стая ос жалят, а корни ещё пуще: острые стрелы. Самый длинный, самый глубокий, самый жестокий сквозь сердце прошёл, всю меня выпил… Кто посадил его? Та ли, что пришла, когда я умирала?
Гордея словно ошпарило кипятком. Человеком, который уверенно сообщал в забытьи, где находятся останки пропавшей девочки, была… Кайса?
И она прекрасно знала о гадости, задуманной покойной Риткой Облако. И тайком от него пошла на открытие «Лаки» перед «второй гибелью» Ниры. И была последней, кто видел Облако живой. Возможно, так же последней, кто видел живой явившуюся Ниру Эльман… Или… Ту, шестнадцатилетнюю Ниру — тоже?
Но если Нира погибла много лет назад, кто та женщина — вылитая Нира? А если её убили сейчас, то чьи кости лежат под остовом бывшей спасательной вышки?
Думать об этом оказалось страшнее, чем о мистическом сладкоголосом певце, заманивающим девушек в тёмные воды Яруги.
Кроткая, незаметная Кайса… Не укладывалось в голове, но мысль эта, будучи в начале просто назойливой мухой, собралась в непрестанно звучащий мушиный рой.
В тихом омуте черти водятся, не так ли?
В омуте…
Психологические травмы оставляют невидимые, но глубокие следы. Запрятанные в области бессознательного, они рано или поздно выходят на поверхность, принимая жуткие, извращённые формы. Гордей совершенно не знал свою жену и, честно говоря, не пытался проникнуть в её внутренний мир. Узнать Кайсу ближе: разве это было ему интересно?
Гордей вдруг понял, что значит разломать Навью кость на глазах у жены: изгнать из неё Ниру и в прямом, и в переносном смысле. Сломанная кость уберёт Ниру из этого мира, некая символическая смерть второй личности в Кайсе. Шоковая терапия, так это называется.
— Зачем ты вернулась, Нира? — опять сжал её пальцы в своих.
В этот раз Кайса не стала вырываться, только вздохнула — печально и обречённо.
— Ты звал. Долго и сильно. Я знала, что звал. Беспокоил. А потом — кольцо. Она сняла его с моей руки. Подошла и сняла. И я умерла. Оно появилось снова, я почувствовала. Твоё кольцо. Ты звал, оно вело.
Кольцо, много лет назад подаренное Нире, и сейчас мерцало на её безымянном пальце. Только на другой руке, не той, которую он держал. Кольцо Ниры. На руке Кайсы.
— Кто снял кольцо? — Гордей чувствовал, как по позвоночнику пробирается холодная колючая стужа.
— Она, — ещё раз вздохнула Кайса.
— Кто — она?
— Та, что последней видела меня живой.
Гордей поднялся и стал одеваться, не обращая внимания на отчаянные звуки из ванной комнаты — потусторонний нелюб Тима изо всех сил драл когтями дверь. Он не кричал, вообще не произносил ни звука, но от этого яростное скрежетание становилось ещё зловещее. И Гордей вовсе не собирался находиться здесь, когда зверь выберется из ванной.