Страница 5 из 9
Таня закончила свое повествование, опустила голову и уставилась в землю перед собой.
– Дурак он, – заявила Соня резко. Он просто испугался за свою анкету. Он еще пожалеет, он еще к тебе извиняться придет, вот увидишь! Ты на себя посмотри. Ты такая красивая! Он обязательно к тебе приползет, а ты не будь дурой. Ты же не хочешь всю жизнь по углам маятся? Вот о чем подумай.
– Не смогу я его простить, Соня. Он мне в самую душу… Если бы ты знала, как мне плохо. Я ведь его любила… И сейчас люблю. Люблю и ненавижу одновременно.
– Я тебя, Танюша, понимаю. Даже очень понимаю. Все твои переживания понимаю. Мои бабушка и дедушка со всей родней были расстреляны фашистами на Украине, а мама и папа…
Соня замолчала. Таня увидела, что она так плотно стиснула зубы, что желваки на скулах выступили.
– Во время дела врачей, это когда в 1953 году врачей-профессоров арестовали. Они все евреями были. Ты наверное мало что помнишь. Ты ведь русская по бумагам, а я хорошо все помню. Маму, она инженером была, с работы выгнали, папу, он врачом был в госпитале, арестовали и обвинили, что он якобы неправильно раненых лечил. Папа на допросе умер, а мама, как узнала о папе, от инфаркта на месте… Мне тогда десять лет всего было. Потом Сталин умер и, папу реабилитировали, а вот я одна осталась. Меня в детский дом отправили. Ох и гнобили меня там, всю жизнь изуродовали. Так, что уж кто-кто, а я тебя понимаю лучше всех. Давай-ка я тебя домой провожу, тем более, что по пути мне. Вдруг снова под машину угодишь?
– Не волнуйся, – ответила Таня. Мне уже легче, но если бы не ты… Ты меня спасла, Соня.
– Да брось ты, пойдем!
Они встали с лавочки. Соня взяла Таню под руку и они медленно пошли по улице.
Глава пятая
– Соня, а ты где работаешь?
Таня посмотрела на свою новую знакомую. Соня была ниже ее ростом на пол головы. Она шла рядом, держа Таню под локоть. Во всех ее движениях чувствовалась скрытая энергия.
– Боевая натура, – подумала Таня. Наверное ее детдом такой сделал.
Соня и Таня шли по тротуару. Уже смеркалось. Зажглись уличные фонари. Их тусклый свет еле освещал тротуар.
– Я историю преподаю. Моя школа в трех станциях метро от Киевского, – ответила Соня.
– А ты?
– А я английский. Я в школе Гиммельфарба работаю.
– Да ты что! Вот повезло!
– Это мое счастье, Соня, что я прописку здесь нашла, а иначе послали бы куда-нибудь, или домой пришлось бы возвращаться. Я ведь из Клинцов. Это городок такой в Брянской области.
– А я вообще: – «Ни кола, ни двора!». Все мое имущество в двух чемоданчиках.
Соня снизу вверх посмотрела на Таню.
– Я почему в историко-архивный пошла? Знала, что только туда с моей пятой графой поступить можно. Мне умные люди посоветовали в другие ВУЗы с моей фамилией да физиономией даже не соваться.
– А какая твоя фамилия, Соня?
Соня остановилась.
– Докладываю! Меня зовут Софья Моисеевна Маранцман и лицо мое типично-семитское, так что все сразу видно и даже в документы лезть не надо, а ты?
– А у меня, Сонечка, все просто замечательно…было… По паспорту я Татьяна Петровна Морозова, русская, школу закончила с золотой медалью. Видишь, как у меня все образцово!
Таня горько усмехнулась.
–Вот и познакомились!
– И чего ты куксишься, Таня?! Все у тебя хорошо, все отлично! – воскликнула Соня. Зачем тебе проблемы себе на голову создавать?
– Уже создала. Только заикнулась, как меня тут же жених бросил. Я, видишь ли, пятно в его анкете.
– Ну и все, и молчи себе, и никому об этом не говори! Тебе не обязательно на каждом углу кричать, что ты еврейка. Документы чистые. Кто об этом еще знает?
– Ну тетя Поля знает и Дима теперь.
– Ну и все! Живи себе и радуйся. Как говаривала завхоз в нашем детдоме: – «Не бери дурное в голову, деточка!». Получила раз по башке, сделай выводы! А Дима твой сам к тебе приползет, вот увидишь.
– А где же справедливость, Соня? Чем ты хуже меня?
– Справедливость, Танечка, только в детских сказках.
– Соня, ты знаешь, я угол снимаю у одной генеральской вдовы. Ее мужа в сорок первом расстреляли…наши. На него начальственные ошибки списали…
– Вот видишь, Таня, ты сама, на свой вопрос и ответила.
– Но как же так? Мы детям на уроках, да на собраниях, в передовицах газет красивые слова говорим про дружбу народов, да про интернационализм, а в жизни…
– Таня, ты что Америку открыла?! Посмотри по сторонам! Это наша жизнь, ее реалии. Ты думаешь мне легко детям на уроках врать? Древняя история еще куда ни шло, а современная-практически вся- мифы или откровенная ложь!
– Соня, да ты что? А как же учебники?!
– Сказки. Я как-нибудь тебе расскажу. Я когда училась, в архивах рылась. Я там такое накопала…, закачаешься. В аспирантуру я не попала, но пару моих друзей там учатся. Тоже архивными исследованиями занимаются. Мы встречаемся. У нас компания своя. Так вот, Танечка, они мне всякие вещи интересные рассказывают. Думать страшно, не то что говорить. А ты говоришь: – «Учебники!»
Они продолжали молча идти по улице. Таня шла, пыталась задуматься об услышанном, но мысли о случившемся не давали покоя.
– Ладно, Таня, ты не унывай! – вдруг воскликнула Соня. Поверь мне и моему опыту, все всегда как-то утрясается. Вот и у тебя все путем будет.
– Ты, Соня, оптимистка! Я вот что подумала. Я только что потеряла человека, которого считала самым близким и самым родным, но зато нашла тебя, Сонечка! Ты прости, если ты конечно захочешь…
– Ну конечно, Таня, мы с тобой обязательно встречаться будем! Ты мне дай телефон в коммуналке и учительской, а я тебе свои дам. Сможем договариваться о встречах.
За разговором они подошли к строящемуся дому.
– Смотри, Соня, я живу на Советской. Надо эту стройку обойти и я буду дома.
– Так мы, Таня, совсем соседи, оказывается. Я в конце квартала живу.
Осторожно ступая, чтобы не провалиться в грязь, они обогнули строительство.
В Одинцово начали строить дома, поэтому улицы во многих местах были перегорожены дощатыми заборами.
– Вот здесь я и живу, – сказала Таня, когда они подошли к ее дому.
Дом представлял собой двухэтажное строение. Ранее это был купеческий дом, потом его переделали под коммуналки.
– Я живу на втором этаже. Звонить надо три раза. Знаешь, Соня, как мне с хозяйкой повезло! Анна Павловна, чудесная женщина и относится ко мне, как к дочке, а кто я ей, никто?! А так представь себе, как бы мне домой возвращаться. Тошно мне Сонечка. Очень тяжело. Это пока я с тобой, еще куда ни шло…
– Таня, прекрати! Я же тебе сказала, что все утрясется. С хозяйкой тебе действительно, повезло, а вот мне не очень. Бабка вроде ничего, когда трезвая, а как выпьет, так начинает про жидов бурчать, которые во всем виноваты. Знаешь Таня, я на нее не сержусь. Несчастная она. Муж и сын на войне погибли. Осталась одна, как перст, но причем здесь евреи, почему мы виноваты?
Они стояли у Таниного дома.
–Ладно, Таня, ты давай, держись и под машины больше не кидайся, хорошо? Созвонимся. Ну, я пойду.
Соня повернулась и пошла по улице. Таня молча смотрела ей в след.
– Если бы не она, – подумала Таня, там, на дороге, мои проблемы бы и закончились.
Анна Павловна встретила ее в дверях комнаты.
– Танечка, деточка, я должна попросить у тебя прощение! Это крайне непорядочно с моей стороны, но я прочитала твое письмо. Ты уронила его на пол. Я подняла и прочитала.
Анна Павловна протянула Тане конверт.
– Вот, Танечка. Ты меня прости, как-то так получилось… Я поняла, что твой Дима…
– Он уже не мой, Анна Павловна.
– Господи, Танечка, извини меня бога ради.
– Я вам Анна Павловна честно скажу. Он меня не бросил, он меня предал! Я примерно месяц назад узнала, что я по рождению еврейка. Всех евреев расстреляли, а меня мама и тетя Поля спасли и вырастили, как родную. Мне тетя Поля после маминой смерти все рассказала. Я ему, как родному, честно написала, а он за карьеру свою испугался. Он в военно-дипломатической академии учится. Вы, ведь Анна Павловна знаете, что это такое?