От Я до А

Зато работники столовой вне всяких планов благополучно набирали веса. Да и действительно, где и когда увидишь работников государственного общепита худыми заморышами. Свои кишки они никогда не обделят вниманием.

По субботам проходили родительские дни. Предки и другие прочие родственники октябрят и пионеров наезжали батыевскими ордами и заполоняли все пространство лагеря, шарахаясь по всей территории броуновским движением. Ко мне за всю смену один лишь раз приехал отец, и то не в родительский день, привез гостинцев на рабочей машине. Приехал он не один, но тогда я еще не осознал и не понял, кто именно с ним рядом сидел. Увидел просто, что какая-то женщина в очках. О том, кто это была, я узнал только спустя несколько лет. Это была его многолетняя подруга, любовница и мать моего второго кровного брата Федора – Анна.

Я не знаю с какой целью батя привез ее, либо показать меня, либо просто катал ее по городу и его окрестностям, крутил любовь, роман, и заехал попутно ко мне в лагерь. Нас друг другу он не представлял, а я не интересовался, кто это. Тем более, что там вполне могла сидеть и обычная пассажирка, которую отец вез по своей работе.

В последний день в лагере проводился так называемый День костра. Посреди лагерного футбольного поля складывалась огромная, в пару этажей, груда дров, и запаливался исполинский костер. А пионеры, и октябрята, то есть все дети лагеря вместе с воспитателями, вожатыми и другим приблудным народом бродили по полю и играли в игру на поцелуи «Пух, мех или перо». Девочки и мальчики, взявшись за руки, собирались цепочками и бегали, вылавливая одиночек или меньшие по составу группки противоположного пола, окружали их и задавали сакраментальный вопрос:

– Пух, мех или перо!?

«Пух» означало: целуй двух, «мех»: целуй всех, «перо»: целуй одного. Один раз такой цепочке удалось поймать и праздно шатающегося меня. Поняв, что попал, я выбрал меньшее из зол, отыскал глазами в зловеще сжимающемся круге самую симпатичную юную самочку и с криком «Перо!» ринулся к ней. Как потом оказалось, девица была вовсе не из этой компании, а просто прибилась откуда-то и таращилась на меня, предвкушая жестокую эротическую расправу. Честно говоря, мне было пофиг, я прорвал цепь, неуклюже чмокнул ее куда-то в район щечки и помчался на свободу, оставив ошарашенных девчонок позади. А больше всех, конечно, обалдела та самая, чмокнутая.

Естественно все эти мероприятия были немного волнительны для меня, как для человека, который еще не вступил в пору пубертата, но уже немного интересовался противоположным полом и знал, что мальчики от девочек несколько отличаются друг от друга тем, что у них скрыто под трусишками. Поэтому мне одновременно и хотелось, и не хотелось, чтобы меня поймали, и чтобы я кого-то поцеловал. Либо меня кто-то поцеловал. Но тем не менее внутри меня присутствовало ощущение праздника, легкого томления и интереса.

Помимо этих поцелуйно-эротических игрищ были и более традиционные детские игры. Так сказать, за призы. Например, нужно было с закрытыми глазами прицепить хвостик ослику. Причем в нужное место, где ему и положено быть. Либо ножницами отстричь с ниточки конфетку. Либо проводилось соревнование между двумя командами, когда члены команд вслепую по очереди рисовали элементы лица, каждый какой-то свой – нос, глаза, рот, уши, брови. Затем беспристрастные судьи выносили свой вердикт, и той команде, которая лучше справилась с заданием, вручался незначительный, но очень памятный приз.

Осознание того, что смена почти завершилась вгоняла нас в легкую грусть и тоску расставания с новыми друзьями – Денисом и Обезьянкой, которых мы, к сожалению, больше никогда не встретили в жизни. Конечно, наше великое трио – Киса, Леха и я не особо-то и грустило, потому как домой мы возвращались вместе, аккурат на улочки любимой Железки.

А еще мы с Кисой умудрились поссориться в последний день. Дело в том, что я где-то нашел плетеного «чертика». В те времена из медицинских трубок, которые использовались для капельниц, умельцы плели чертиков, рыбок и другие сувениры. Мой же чертик был сплетен из резинового жгута, и его ручки и ножки прикольно оттягивались. И при очередном оттягивании ножки сраного чертика я попал ей прямо в верхнее веко кисиного глаза. После этого он весь обиделся, сказал, что по приезду домой нажалуется своему отцу, который сделает мне внушение и накажет. В конце концов, чтобы с ним примириться и не огрести люлей, я задарил этого чертика несчастному одноглазому Кутузову. Хрен его знает, куда этот чертик делся потом. Но, скорее всего, Киса про него забыл на следующий же день, потому что он и по сию пору достаточно безалаберно относится к любым вещам. Кроме водки, конечно.

Битва

Второй класс моей школьной жизни был ярко раскрашен мощным противостоянием между мальчишками класса. Не помню в чем была суть конфликта, но пацаны поделились примерно поровну – хорошисты и отличники и примкнувшие к ним присные с одной стороны, а троечники и двоечники с другой. Хорошисты-отличники у нас не были «ботанами» и вполне себе были сильны физически, поэтому двоечники опасались нас просто взять и поколотить. Это глобальное противостояние напоминало незабвенные времена Холодной войны, которое лишь иногда перетекало в ожесточенные, кровопролитные бои.

Однажды мы сошлись в схватке во дворе трех домов, через который проходил путь в школу большей части нашей группировки. Не то чтобы кто-то кому-то там забил стрелку, нет, все получилось спонтанно. Противник преследовал нас и хотел одержать викторию, причем вне стен школы. И мы, как Маугли или Кирилл Мазур, приняли бой. Примерно полтора десятка элитных бойцов-рукопашников неистово врубились друг в друга на заснеженной площадке, превратив драку в беспорядочную и беспомощную возню в снежной каше. Все глупо барахтались, лягались и толкались, огревая противников портфелями и мешками из-под второй обуви.

Веселуха мгновенно закончилась ровно в тот момент, когда я прицельно зарядил кулаком в чей-то нос, который приветливой случайностью высунулся из общей кучи. Нос красиво и художественно брызнул красным, а я в победном испуге бросился прочь, вместе с остальными уцелевшими и не травмированными участниками мероприятия. Тем более, что к месту представления стали подбираться обеспокоенные взрослые. В те времена люди еще чувствовали ответственность не только за своего ближнего, но даже и любого дальнего.

Пионер

Со мной произошел еще один нелепый, комичный и забавный случай в этом классе. На переменах мы в основном играли в «галю» или «сифу», то есть обычные догонялки, либо догонялки, в которых жертва осаливается «сифой», неким противным и мерзким предметом, чаще всего половой тряпкой. Во время одной такой игры, когда до обидного короткого мгновения перемены уже подходили к концу, я стоял несколько в стороне от основной потехи и зорко следил за перемещениями игроков, чтобы в случае чего быстро улизнуть от погони. Я искренне полагал, что стою в проеме между стенами, куда собственно и свалил бы в случае чего. Но злая судьбина распорядилась по-своему. Раздался звонок на урок, и я начал разворачиваться на сто восемьдесят градусов, мгновенно набирая скорость, и внезапно врезался, воткнулся, впечатался в стену, которая-то и была у меня за спиной. На лбу мгновенно выскочила огромная шишка, искры сыпанули из глаз как при электросварке, мир на мгновение потемнел. В класс я приплелся последним, зато контрольную по математике написал на 5. Возможно, стряхнул окалину с мозга, без которой он заработал по-другому, лучше и продуктивнее.

В начале третьего класса меня и еще пятерых одноклассников торжественно приняли в пионеры в музее «Диорама», посвященному пермским революционным событиям 1905 года.

По скромному народному мнению, с которым власть никогда не считалась, алкаши и лентяи с Мотовилихинских заводов под предлогом сознательных граждан решили поддержать народные волнения, которые проходили по всей стране, и тупо забить на свои рабочие обязанности, не выйдя на очередную смену. А для того, чтобы придать своему поведению подобие значимости и следование веяниям времени для видимости поломали стекла в домах и покрушили лавочки местных торговцев. Весь этот псевдобунт проходил на пятачке, который коммунисты потом гордо обозвали Площадь восстания. Жалко, не добавляли, что там и у кого встало.