Страница 5 из 77
– О нет, мой дорогой повелитель! – воскликнула, цепляясь за него, Катарина. – Неужели в наших армиях недостает ратников, что и ты тоже должен ехать на смерть? О нет, милорд! Что я буду делать, если тебя... если тебя ранят?
Король привлек ее к себе и нежно поцеловал в губы.
– Ты королева, – мягко произнес он. – Ты не должна предаваться печали?.. Ты должна принять на себя тяжесть всей власти; таков уж жребий королев. И должна пребывать здесь, заботясь о нашем народе, пока я в отъезде. Так же как я должен рисковать жизнью ради блага своего народа, – таков уж жребий королей.
Он прижал ее к себе, поцеловал долгим поцелуем. Затем отошел, сцепив руки за спиной, постоял мгновенье и направился к выходу.
Его остановил смущенный кашель.
Король нахмурился и резко обернулся.
– Все еще здесь, Бром? Я думал...
– Мой государь, – перебил карлик. – Что вы приказали, я сделаю – но разве не будет больше никаких распоряжений?
Лицо короля потемнело.
В голове Брома звенела решимость.
– Если тут замешан Дурной Глаз, Ваше Величество, то дело касается ведьм.
Король отвел сердитый взгляд, сжав губы в тонкую строчку.
– Тут ты прав, Бром, – неохотно признал он. – Ладно тогда, раз надо, значит, надо. Пошли кого-нибудь к ведьмам в Северную Башню, Бром, и накажи им вызвать... – лицо его скривилось от недовольства, – ...Верховного Чародея.
Верховный Чародей в данное время сидел, прислонясь к дереву, беспечно и с наслаждением взирая то на восход, то – на жену. Каждый раз с трудом переводя взгляд, так как на обоих в высшей степени стоило поглядеть.
Солнце являло собой само великолепие, оранжево-золотое оно подымалось из маслянистой зелени верхушек сосен в розово-голубое небо; но его огненно-рыжая жена была олицетворением изящества и красоты, она тихо напевала, погрузив руки в лохань с водой для мытья посуды, стоя у кухонного очага в сухом тепле их дома-пещеры.
Прекрасной ее делала, конечно, не просто домашняя жизнь. Ее длинные рыжие волосы, казалось, так и плавали вокруг нее, обрамляя лицо с большими зелеными глазами, длинными ресницами, курносым носом, широким ртом с полными искушающими губами. Под белой крестьянской блузкой и длинной пышной юбкой ярких цветов скрывалась захватывающая фигура.
Конечно, фигура ее на данный момент скорее подразумевалась, чем наблюдалась, но Чародей обладал хорошей памятью.
Память эта была, пожалуй, чересчур хорошей; красота жены иной раз напоминала ему о собственной... ну, скажем, заурядности.
Нет, вернее, некрасивости, или, скорее, невзрачности, поскольку в лице его было-таки что-то привлекательное. Он привлекал к себе так же как пленяют, пожалуй, мягкие кресла, старые камины ж пузатые печки. Собаки и дети влюблялись в него с первого взгляда.
Может быть, благодаря этим качествам он и покорил ее?
Точнее будет сказать, что она покорила его после длительной битвы с его же комплексом неполноценности, потому что если прекрасную женщину достаточно часто предавали в прошлом, она начинает ценить надежность, теплоту и приязнь больше романтики.
Во всяком случае, будет ими дорожить, если это женщина, для которой любовь – цель, а романтика – всего лишь роскошь; и именно такой женщиной была Гвен.
Женщина, которая способна любить мужчину с добрым сердцем, хотя лицо ее представляет собой дешевый ассортимент наклонных плоскостей, рытвин и ухабов, разбросанных с экспрессионистской фантазией; и именно таким мужчиной был Род Гэллоуглас.
Тем не менее она его любила, что является с точки зрения Рода чудом, вопиющим нарушением всех известных законов природы.
Хотя он, конечно, не собирался возражать.
Он поскользил на основании спинного хребта, дал своим векам опуститься и позволил покою летнего утра просочиться в себя, убаюкивая его до дремоты.
Что-то ударило его в живот, сбив дыхание и резко приведя в сознание. Он стремительно выпрямился с ножом в руке.
– Па-па! – проворковал младенчик, выглядевший очень довольным собой.
Род сумел слабо усмехнуться, поднял с травы угол дубового манежа, угол которого и угодил ему прямо в живот.
Род уставился на малыша. Маленький Магнус крепко держался за прутья манежа; он еще не совсем научился стоять.
– Отлично, Магнус! – потрепал он ребенка по головке. – Молодец, молодец! Ребенок заулыбался, так и прыгая от восторга,
Манеж поднялся на шесть дюймов над землей.
Рот отчаянно схватился за него и вынудил опуститься, давя ладонями на крышку.
Обычно на манежах не бывает крышек. Но на этом манеже она была; иначе младенец мог бы и улететь.
– Да, да, ты замечательный ребенок! Умница, точно! Большой молодец... Гвен!
– Чего изволишь, милорд?
Гвен подошла, вытирая руки о передник.
Тут она увидела манеж.
– О, Магнус! – произнесла она тем тоном болезненного разочарования, какой дается только матерям.
– Нет, нет! – быстро заступился Род. – Он молодец, Гвен, не правда ли? Я только что говорил ему, какой он хороший мальчик. – Хороший мальчик, хороший мальчик!
Ребенок изумленно уставился на родителей, наморщив лобик.
Выражение лица матери было почти таким же.
У нее расширились глаза, когда она вычислила единственный способ, каким переместился из пещеры манеж, пока она стояла к нему спиной.
– О, Род!
– Да, – Род усмехнулся с больше чем оттенком гордости. – Развит не по годам, не правда ли?
– Но... но, милорд! – Явно изумленная Гвен покачала головой. – Только ведьмы могут передвигать предметы, но и то – не самих себя. Чародеям такое не по силам!
Род поднял крышку манежа и взял сына на руки.
– Ну, он не мог проделать этого с помощью леви... э, летая, не так ли?
– Да, у него не хватило бы сил поднять вместе с собой и манеж. Но чародеи не могут...
– Ну а этот может. – Род улыбнулся малышу и пощекотал его под подбородком. – Как насчет этого? Я – отец гения!
Ребенок заворковал и выскочил из объятий Рода.
– Э-э! А ну-ка вернись сюда!
Род подпрыгнул и вцепился в толстенькую лодыжку, прежде чем ребенок смог уплыть, подхваченный утренним ветерком.
– Ах, Магнус! – Гвен взяла малыша на руки. – Ах ты мой храбрец! Ты наверняка, будешь самым могучим чародеем, когда вырастешь!