Полис подонков

Заключенный принял переданный ему блокнотик, вырвал из него всего лишь один листок и, присев на нарах, написал только два слова, после чего сложил бумажку в несколько раз, так что получился маленький аккуратный шарик, и затем передал его своему собеседнику.

– Что делать – ты знаешь, – сопроводил он свои действия понятным только им обоим напутствием, – сегодня это послание должно быть доставлено адресату.

***

Барун заслужил такое прозвище с легкой руки Джемуги, у которого являлся ближайшим сподвижником и сопровождал его по жизни с самого раннего детства. Как объяснил ему предводитель криминального клана, или «монгольского ига», обладая таким именем, согласно древней легенде, он становится преданным ему человеком, так как это наименование обозначает «исключительно верный», таким образом, как и у себя, переврав перевод к слову баруун. Однако, даже несмотря на это, человек этот полностью оправдывал смысл, вложенный в это название и был настолько предан опаснейшему бандиту, что готов был не просто пожертвовать ради него своей жизнью, но и живым последовать в преисподнюю. Он никогда не переспрашивал, не оспаривал, не интересовался подробностями, справедливо полагая, что раз получил задание, то надо разбиться в лепешку, а его непременно выполнить. Останавливаясь на его внешности, необходимо непременно отметить, что, будучи тридцати трех лет от роду, он совсем не выделялся какой-нибудь мифической силой, а был обыкновенным худощавым, но притом чрезвычайно жилистым человеком, к тому же еще и невысокого роста. Тем не менее недостаток физических данных многократно компенсировался владением техникой восточных единоборств и всеми видами вооружений, в том числе и холодного, а также смелой, бесстрастной, почти совсем без эмоциональной, натурой. Лицо этого представителя сильного пола было продолговатым, внешне полностью обездушенным, не выражающим мимики, со смуглой, обветренной кожей; глаза, под стать волосам, бороде и усам, обладали черной окраской, через которую невозможно было проследить за тем, что происходит в мозгу этого, ко всему тому же удачливого, преступника, отличавшегося проницательным хитроумием и, в то же время, безграничной жестокостью; нос представлялся слегка сдвинутым набок, что свидетельствовало о множестве проведенных рукопашных спаррингов; губы виделись чуть утолщенными, уши топорщились, взъерошенная прическа коротких волос никогда не знала расчески. Одевался этот, не без преувеличения сказать, грозный боец преступного мира в однотонные вещи, где серой была только рубашка, все остальное: неизменный бронежилет, брюки и прочные солдатские ботинки с высокими берцами – выделялись исключительно черным цветом.

Около четырех часов утра, объяснив на службе, что ему необходимо проверить важную оперативную информацию, Зецепин оставил расположение мест досудебного заключения и, учитывая важность полученного задания, отправился прямиком к дому опаснейшего преступника города. Барун, к удивлению, встретил его достаточно бодрым, словно только и ждал, когда же ему принесут весть от главного босса. Вообще, у всех, кто его знал, создавалось впечатление, что он никогда не отдыхает и все время несет свою «службу», направленную на улаживание щекотливых дел, постоянно возникающих в связи с родом деятельности его криминального руководителя и в то же время ближайшего друга.

– Чего в такую рань? – спросил он недоверчивым голосом, не зная еще об истинном предназначении этого продажного опера и относившийся к таким личностям, исключительно, как к врагам. – Не боишься, «мусор», приходить сюда ночью, да еще и один? Или ты, может быть, скажешь, что не знаешь, чей это дом, и что таких, как ты, и в том числе тебе подобных, здесь очень не любят?

– Я не собираюсь выяснять с тобой отношения, – резко оборвал его Игорь, также не испытывавший особой расположенности ко всем остальным преступникам, кроме Джемуги, – я принес тебе весточку от твоего ближайшего друга, и все что мне сейчас здесь необходимо, так это передать ее тебе лично в руки, а потом уйти восвояси.

Заканчивая эту фразу, тюремный оперативник протягивал небольшой клочок бумаги, до этого переданный ему влиятельным заключенным. Не изменившись в лице и только выразив свое недоверие достаточно медленным протягиванием руки, Барун принял предназначенную ему записку и легким кивком головы «разрешил» незваному гостю пока удалиться. Тот не преминул это сделать, бандит же, развернув жалкий «огрызок», прочел только два слова и улицезрел многозначительный знак многоточия: «Прокурорский сынок…»

Замаров Эдуард Дмитриевич только что достиг шестнадцатилетнего возраста и выглядел физически развитым и очень привлекательным человеком. Не стоит говорить, что, обладая подобной внешностью и общественным положением «папочки», он верховодил в своей гимназии, где изволил проходить обучение по настоянию обоих родителей, сначала всеми детскими играми, а впоследствии и юношескими забавами, и всей молодежной тусовкой. Кроме всего перечисленного, он развивался немного быстрее своих одногодков, что только давало ему еще больше дополнительных преимуществ. Лицом он был похож на отца и выдался необычайно красивым. Здесь было все: и голубые глаза, выглядевшие настолько глубокими, что казались попросту бесконечными, и прямой аристократический нос, и тонкие, выдающие признак беспощадности, практически бесцветные губы, и гладкая, сверх меры бледная, кожа, и приятные, почти девичьи, очертания, и белокурые, от природы кучерявые, длинные волосы – в общем, все то, что только могло ему давать преимущество над остальными, менее одаренными природой товарищами.

В тот злополучный день он, как и обычно каждое утро, вышел из дома в половине восьмого и направился прямиком к своей иностранной машине, припаркованной во дворе многоквартирного элитного дома. Здесь может показаться удивительным, – как шестнадцатилетний юноша умудряется без водительских прав свободно ездить по городу на транспортном средстве? – однако в данном случае не стоит забывать, в какой должности состоял его отец-прокурор. Одет он был по осенней, октябрьской погоде в коричневую кожаную куртку, синие джинсы и яркую футболку разноцветных окрасов. Еще у самого подъезда парня встретил отвратительный тип неприятной наружности, источающий собой омерзительный запах. Он был одет в грязные, поношенные, по большей части разваливающиеся, лохмотья и всем своим видом вызывал огромное отвращение и какую-то отталкивающую от себя неприязнь. Внешний вид выделялся лишь довольно внушительным ростом, еще не исхудалой от невзгод и лишений фигурой, а также густой бородой и курчавыми волосами человека без возраста, пепельного окраса.

У молодого человека, от той жуткой вони, излучаемой этим, без обиняков можно утверждать, мерзким чудовищем, «засвербило» в носу, и он даже вынужден был несколько раз чихнуть: такой, всепроникающий и жуткий, был запах. Человек же этот, имеющий явно заниженный социальный статус, прилип словно липучка, да еще и стал просить подаяния:

– Подай, мил человек, бедняге на пропитание: три дня ничего не ел и не пил – пожалей бедолагу.

– Пошел прочь, грязный «бомжара»! – не забывая в свой фразе про нецензурную брань, прокричал прокурорский сынок. – Отойти от меня, а не то – «ментов» сейчас вызову!

– Сжалься, пожалуйста, – не отставал между тем попрошайка, приближаясь все ближе и начиная уже касаться молодого человека одеждами, вероятнее всего кишащими вшами, – ты, вижу я, человек очень богатый, так что чего тебе стоит спонсировать мне сотню-другую?

В принципе, последнее объяснение было достаточно верное и любой нормальный человек в подобной ситуации – лишь побыстрее отцепиться от надоедливого, да еще и вонючего, типа – непременно так бы и сделал, но только не высокомерный, чересчур принципиальный сынок высокопоставленного чиновника, ничего еще толком сам не добившийся, но уже при каждом удобном случае кичащийся своим положением в обществе.

– Поди поработай, – крикнул он своему просителю, беспрестанно морща лицо в явной пренебрежительной мимике, – а потом и покушаешь! Не таков я человек, чтобы подавать каждому «опустившемуся» бомжу.