Страница 16 из 50
Образовавшиеся повсюду лужи становились всё больше, лес редел, почва под ногами обнажалась и всё больше напоминала потемневшую от времени и заплесневелую овсяную кашу. Лошади то и дело оступались, проваливались в вонючую жижу; один раз возок тоже едва совсем не увяз, но расторопный проводник успел подскочить к лошадям и за узду вытащил повозку на твёрдую землю. К нужному месту прибыли уж затемно.
Подворье, со всех сторон огороженное обветшалым и потемневшим от времени ивовым тыном, состояло из большой избы, хлева, овчарни и обветшалого сарая. У самых ворот, перегораживая дорогу, стояли выстланные соломой сани. Поверх соломы, прямо на лежавшей на ней попоне, примостились тощий петух с повисшим гребнем и парочка грязных куриц. Понурая лошадь стояла поодаль и тыкалась мордой в снег, несколько шелудивых овец стояли у хлева и равнодушно взирали на въезжающих во двор людей. В хлеву похрюкивали свиньи; маленькая рыжая собачонка с оторванным ухом, завидев чужих, даже не потрудилась залаять.
Возок с молодой княжной и сопровождавшие её конные, въехав во двор, сразу же заполнили его до отказа. Настасья первой вышла из повозки и огляделась.
На заднем дворе под навесом лежали уложенные рядками дрова, тут же стояли наполненные сероватой жижей ясли, выбеленные мелом; чуть дальше, ближе к сараю, из снега высовывалась большая дубовая колода, в которую был воткнут ржавый топор с треснутым топорищем. Прямо за плетнём торчали из земли одинокие садовые деревца, покрытые снегом, на небольшом удалении — шагах в тридцати от дома, — словно вросшая в землю, выглядывала из-под снега банька с покосившейся крышей и закопчённой трубой. За всем этим снова начинался лес.
Въехав во двор, Плетнёв соскочил с коня и сразу же направился к повозке. Настасья отступила, боярин отворил дверцу повозки. Пока добирались до обещанного пленённым разбойником постоялого двора, Настасье и её сопровождающим бабам пришлось потесниться. Макарку уложили в повозку, накрыли перинами, и, как только процессия тронулась, раненый почти сразу же уснул. Вскоре у боярского сынка начался жар, он принялся стонать, поэтому тётка Лукерья то и дело прикладывала к его лбу мокрую тряпицу. Только когда все спешились, дверь хаты отворилась, и на крыльцо вышел её хозяин. Это был коренастый мужик с крупным мясистым носом. Кожа у него была красноватой, точно панцирь варёного рака. Залысина, борода с проседью. Двигался он неловко, точно калеченный. В тёмно-карих глазах хозяина заимки поблёскивали недобрые огоньки.
— Кто ж такие? — не особо обрадовавшись, спросил мужик.
— По государеву делу едем, — огрызнулся Плетнёв, недовольный тем, что перед кем-то ему вдруг пришлось объясняться. — В пургу попали, заблудились, да ещё на разбойников нарвались. Раненый у нас.
Мужик поморщился.
— Мне что с того?
Плетнёв сжал кулаки:
— Говорю же: по государеву делу едем!.. иль на уши слаб?
Хозяин сплюнул, почесал бороду:
— Да вроде не глухой.
Плетнёв подался было вперёд, но подскочивший Кручинин, придержал боярина за руку.
— Серебром заплатим, ежели хорошо примете, — сказал он хозяину.
В этот момент из избы вышла баба. Довольно молодая, широкая в плечах, светлые соломенные волосы торчат из-под платка. «Ух ты, глянь, какая красота в этой глуши!» — шепнул Васильке Кручинин.
Окинув незваных гостей хмурым взглядом, женщина спросила мужа:
— Собирать, что ль, на стол? Коль всю эту прорву накормим, так в весне у самих припаса не останется.
Мужик ответил угрюмо:
— Ступай, готовь харчи, чай не обеднеем.
Плетнёв всё ещё злился, но Кручинин сказал:
— Раненый тут у нас. Ему тепло и уход нужны.
Хозяин угрюмо кивнул:
— Добро, Дарье — жене — скажу, пусть посмотрит твоего подранка. Она у меня малость в травах смыслит, повязку наложить сумеет.
Плетнёв насупился:
— Малость в травах смыслит, говоришь? А есть тот, кто не малость? Тот раненый — сын мой, ему бы нормального лекаря... Серебром заплачу.
— Где ж я тебе такого лекаря возьму, коль до ближайшей деревни почти по́лста вёрст?
Из повозки уже выносили Макарку. Тот был без сознания, бредил.
— Не больно ты, видать, нам рад. Грубишь, нарываешься. Царёвых людей не чтишь. — Боярин положил руку на сабельную рукоять. — Другой бы уже как мышь пред кошкой метался, а ты, гляжу, уж больно смел!
Хозяин оскалился, показал кривые, но крепкие зубы:
— А ты меня не пужай. Мы тут все пуганые. Что, порубишь нас с жёнкой — так что потом? Оттепель идёт, а кругом болота. Не зная дороги, не выбраться вам отсель. Да-да, в такую глухомань вы забрели, что недругу не пожелаешь. А по поводу того, что боярин ты или не боярин… Когда опричные у царя в любимцах ходили, с бояр, таких как ты, головы почище, чем с мужиков, слетали. Многое ль нынче изменилось? Все под одним небом ходим. Здесь моя земля, мой дом, и я тут хозяин. Хочешь сына спасти — так делай, что велю, глядишь, и без обид расстанемся.