Страница 14 из 50
На вид ему было не больше тридцати; волосы и брови густые, чернющие; борода короткая, ровная; тёмно-зелёные как ночной лес глаза горят задорным огоньком. «Посмотришь в такие, точно в болото затягивает», — думала Настасья, украдкой поглядывая на пленённого разбойника. На том были надеты толстый перепачканный кровью армяк с надорванным воротом, широкие суконные штаны и кожаные сапоги, не особо новые, но крепкие на вид. Шапку свою разбойник обронил, когда в запале боя получил по голове. Василька говорил, что когда Макарка шарахнул чернявого по темени рукоятью сабли, тот рухнул как подкошенный и не подавал признаков жизни в течение всей схватки.
Однако же теперь, несмотря на окровавленные одежды и отёки на лице, чернявый разбойник выглядел бодрым. Сам же Макарка был настолько бледен, что больше походил на метрвеца. Он лежал у костра на расстеленной пуховой перине, накрытый подушками, зубы его стучали, бедолагу потряхивало. Однако, несмотря на всё это, сын московского боярина то и дело поднимал голову и, улыбаясь, смотрел на Настасью.
Глашка принялась теребить Настасью за рукав и тыкать пальцем в сторону пленника:
— Жуткий он. Чёрт, чистый чёрт. Взгляд как у волка, а зыркнет… Но собой хорош и на разбойника совсем не похож.
— И тот у неё хорош и этот. Гляньте ка на неё, и на разбойника не похож! Много ль ты их видывала — разбойников? — пробубнила Лукерья.
Глашка отмахнулась и продолжала глазеть на чернявого мужика с открытым ртом.
— Ой… глянь-глянь. Видели, как он на меня посмотрел? Аж в груди ёкнуло и жар по всему телу.
— Да не глядел же он на тебя! — возмутилась Настасья.
— У тебя, Глафира, от любого взгляда мужицкого в груди ёкает, — усмехнулась Лукерья.
Откуда-то сверху послышалось негромкое карканье. Никто из сидевших у костра даже не подал виду, что услышал его, одна лишь Настасья устремила свой взор вверх.
Присмотревшись, она различила среди ветвей корявой сосны, под которой оставили пленённого разбойника, огромную птицу. Ворон сидел, съёжившись, мотал головой и изредка вертел головой. Когда он в очередной раз, вытянув шею, на этот раз уже громко прокаркал, Глашка фыркнула:
— Бесовское отродье, ишь раскаркался.
— Ещё один… Такой же злодей, — проворчала Лукерья.
— Такой же как кто? — не поняла Настасья, Лукерья усмехнулась:
— Такой же, как тот, что под сосёнкой лежит. Тот разбойник, и этот разбойник. И тот и этот лишь беду добрым людям несут.
— Чего ж так? — спросила Настасья и снова поглядела на пленника.
— Оба они, что птица эта, что нехристь наш, людям зло приносят. Не к добру мы их встретили.
Настасье на ум тут же пришло недавнее пророчество Мишани: «Во́рона вижу о чёрное перо…» Так вроде вещал убогий.
Заметив, что все три женщины шепчутся, глядя на него, чернявый скорчил рожу, оскалился, показав белые крепкие зубы, после чего беззвучно рассмеялся. Настасья поджала губы и отвернулась. Вот дурень, он ещё и глумиться, ужель не понимает, что теперь его ждёт.
***
Когда Тимофей доварил кулеш, Лукерья стала раскладывать его по плошкам.
— Этого кормить ли?
— Положи пару черпаков, чего уж там? — ответил Кручинин.
— Макарка мой вон голодный сидит, а ты этого злодея кормить собрался? — насупился Плетнёв.
— Да полно тебе, Никита Игнатич, пусть ест, еды у нас хватает.
— А коль еды вдоволь, отчего ж Макар Игнатичу поесть? Тут же влезла в разговор Глашка.
Тимофей принялся терпеливо объяснять:
— Ранен он в живот, оттого ему пока что ни есть ни пить нельзя, чтобы, если кишки задеты, пища и вода из них в брюхе не задерживалась.
— Фу ты, гадость какая, — поморщилась Глашка.
Плетнёв же, вопросительно посмотрев на боярина, уточнил:
— Так что, не будем его кормить?
— Раненому пища вредна, а мёртвому и вовсе не надобна. Чего тянуть? Федька, веди его в лесок, да кончай с ним поскорее.
Настасья вздрогнула.
— Как же так-то? Зачем же так скоро?
— А чего тянуть? Здесь в глуши мы сами суд и устроим. Тут нам никто не указ. Давай, братец, поспешай, только далеко не уходи, а то мало ли, вдруг его дружки поблизости притаились. Ещё отобьют.
— Сходить с тобой? — спросил у Федьки Кручинин.
— Сам управлюсь, не впервой, — Федька ухватил мужика за ворот и потащил в лес. — Айдэ́! Айдэ́ тизрэ́к — давай пошевеливайся! Секир башка делать буду.