Дразнилки

Пока он говорил, тени вокруг начали обретать плоть. Около кухонного шкафа показался Сашка с проломленным в нескольких местах черепом и разорванным до ушей ртом. Он что-то жевал, причмокивая. В руках держал хоккейную клюшку.

А в пятне плесени на месте холодильника появился Толик – очень худой паренек с невероятно длинной шеей. Из ушей его пучками торчал мох, а штаны были мокрые в причинном месте… «Толик парень неплохой, только ссытся и глухой»

– Я дал тебе выговориться только потому, что уважаю сестру, – прервал Выхина Капустин. – А теперь, жирдяй, к делу. Надо сходить в лес. Отведи меня, а потом гуляй, где хочешь, рисуй дальше свои картинки, перебегай из одного города в другой, мне дела нет. Элка, сестричка, надень что-нибудь, не позорь брата.

– А ты ведь мог сожрать Ленку и нашего пса, – сказала Элка негромко. Она все еще стояла, обнаженная, в тяжеленых армейских сапогах, на подошвах которых налипла грязь. – Только так ты и выживал. Жрал людей, которым не повезло пройти мимо твоей могилки. Взрослых ты бы не одолел, а вот подростков, животных – запросто.

Капустин вдруг крикнул срывающимся подростковым голоском, капризным и злым:

– Не говори так! Что значит «жрал людей»? Отвратительно звучит! Я пытался выжить, как ты не понимаешь! Лежал под камнями двадцать лет! Что такое двадцать лет для мальчишки? Вечность! Мы держались друг друга, чтобы была хоть какая-то надежда. Я и твари божии. И всё из-за кого?

Резким движением он сорвал с головы шляпу, сдирая кусочки оледенелой кожи острыми концами гвоздей. Самый длинный гвоздь с чавкающим звуком выскочил из глазницы, и на лицо Выхина упало несколько ледяных капель. Он отшатнулся, как раз вовремя, потому что Капустин едва не ударил шляпой ему в живот.

– Не смей! – закричала звонко Элка.

– А то что? – подражая ей, Капустин вытянул шею, но тут же замахнулся шляпой над головой. – Что ты сделаешь, козявка-малявка? В тебе же ненависти едва ли не больше, чем во всех нас! Парни, хватайте жирдяя, хватит медлить.

Выхин не сдал ждать, когда его схватят. То ли страх подстегнул, то ли рефлексы. Едва Сашка замахнулся клюшкой, как Выхин ринулся на него, опустив голову, подмял собой, обхватил подростковое тело и с силой вжал в стену. Сашка крякнул, разорванный рот раскрылся, и из него посыпались Выхину за шиворот, на лицо мелкие колючие осколки снега. Кулаками Сашка молотил по спине Выхина, не особо причиняя ему вред. Зато сам Выхин, не сдерживаясь, тяжело опустил огромный кулак Сашке на голову. Потом ударил по нижней челюсти (звонко клацнули зубы, и сквозь порванную кожу брызнула кровь), и еще раз – аккурат в нос, ломая, вдавливая внутрь.

На спину Выхину кто-то прыгнул, ударил больно и остро в область почек. Выхин почувствовал, как ноги делаются ватными. Капустин засмеялся. Выпустив окровавленное, обмякшее тело Сашки, Выхин запустил руки за спину, нащупал фату, платье, пухлые руки, перехватил их и потащил вперед, одновременно разворачиваясь. В кухне стало слишком мало места. Что-то со звоном упало на пол. Перед лицом мелькнул Толик, дыхнуло лесным перегноем и мочой.

Толстая, но вертлявая Мара перевалилась через плечи Выхина и тут же впилась зубами ему в щеку. Он почувствовал, как оттягивается вниз веко, как резкая боль стремительно поднимается к вискам и стремится по затылку, вниз. Не глядя, ладонью ударил несколько раз, угодил в мягкое, податливое, холодное – челюсти Мары разжались.

Справа увидел Капустина с ржавым гвоздем, зажатым между пальцев в кулаке. Понял, что Капустин ударит в лицо, начисто забыв о том, что собирался с его помощью найти кенотаф. Не до трезвого расчета было. Типичный подростковый импульс.

Но в это время распахнулось кухонное окно. С хрустом выломались пластиковые держатели, левая рама выскочила из коробки, и выскользнувшее стекло упало на пол – но не разбилось, а покрылось густой сетью трещин.

Занавески взлетели от знойного горячего ветра, ворвавшегося в кухню, и Капустин понял, насколько сильно он вспотел и устал. Болело в области поясницы. Щека конвульсивно подрагивала, кровь текла по губам, по шее.

– Господи! – сказала Элка своим взрослым голосом. – Господи, господи, господи, это ты?

В окне на корточках сидела Ленка, в коротких джинсах, порванных на коленках, в светлой какой-то футболке, с растрепанными волосами, измазанная грязью и пылью. Живая, казалось бы, и здоровая. Разве что кожа бледная, не по-летнему, да глаза почему-то светились в кухонном полумраке.

– Выхин, скорее, ко мне! – закричала Ленка, протягивая руку.

Выхин отбросил Мару в сторону застывшего Капустина.

– Лена, Леночка моя! – голос Элки ломался, становился грубее, взрослее. Да и сама она стремительно менялась. Старела. Выпучился одрябший живот, плечи поникли, кожа потемнела и покрылась где-то пятнами и родинками, где-то темными переплетениями вен. Фигура стала рыхлой, бесформенной, заострились скулы и поредели волосы. – Лена, господи! Не уходи, пожалуйста! Не уходи еще раз!

Ленка или не услышала, или сделала вид, что не слышит. Только тряхнула головой, так, что спавшие волосы закрыли левый глаз.

– Помню тебя, девчонка, – неожиданно произнес Капустин.

В кухне вдруг прекратилась суета. У ржавой раковины застыли Сашка и Толик, держа клюшки, будто мечи. Мара сидела у ног Капустина, теребя пухлыми ручонками разодранную фату. Рот у Мары был в крови.

– Конечно, помнишь. Я вкусная была, да? Желанное блюдо для твоих тварей, – сказала Ленка. – Выхин, ну же, давай быстрее.

– Он никуда не пойдет. По крайней мере с тобой. – Капустин будто вспомнил, что в кулаке у него зажат гвоздь острием вперед и вскинул руку перед собой. – Откуда ты вообще взялась, интересно знать?

– Долгий разговор. Нам ни к чему.

Капустин пару секунд размышлял. Из пустой глазницы его медленно выполз извивающийся червяк и упал к ногам. Его тут же подхватила Мара и забросила в рот, громко чавкая.

– Ты права. Нечего разговаривать, – Капустин замахнулся и бросил гвоздь в Ленку, отдновременно проворно подскакивая к Выхину. Что есть силы толкнул его в живот головой. Тяжелый цилиндр вышиб из Выхина воздух.

Выхин не успел заметить, увернулась ли Ленка от гвоздя. Не осознавая, что делает, он замолотил руками по Капустину, по воздуху, целясь куда угодно. Перед глазами потемнело.

Кто-то болезненно вскрикнул. Ледяные пальцы вцепились Выхину в разодранную щеку, стали раздирать кожу, чтобы проникнуть внутрь. Выхин заорал от боли, нащупал чужую руку, вывихнул её, ломая кость.

Хватка сразу ослабла. Выхин развернулся, шаря глазами по темной кухне, увидел Сашку, бегущего к окну – бросился наперерез, сделал подсечку и упал сам. Вдвоем они покатились по полу и врезались в холодную батарею. Клюшка со стуком отлетела в сторону. Рядом Выхин увидел обнаженную, растрепанную Аллу, бросившуюся с кулаками на Толика. Она закричала громко и страшно:

– Это моя дочь! Моя дочь, я говорю!

На Выхина посыпались удары, он и сам ударил вслепую несколько раз, а потом вдруг услышал громкий гулкий хруст, будто что-то сломалось внутри его головы. Удары прекратились, Сашка вытянулся, стоя на коленях, безобразно улыбаясь разорванным ртом и вращая глазами, будто был старой игрушкой из детства. Между зубов его хлынула темная кровь. Выхин увидел Ленку, которая спрыгнула с подоконника, держа наперевес подобранную клюшку. Она замахнулась и ударила Сашку по затылку. Потом еще раз. От каждого удара Сашка дергался, рот его открывался все больше и больше, а кровь брызгами летела в стороны.

Где-то сбоку продолжалась возня. Капустин крикнул:

– Не сметь!

Но Выхин не оборачивался, чтобы посмотреть. Не находил сил. Он наблюдал, как Ленка разбивает голову Сашке. В конце концов Сашка медленно прислонился плечом к стене и сполз на пол. Глаза его закатились, кровь толчками выходила из разорванного рта.

Ленка отбросила клюшку. Протянула руку, помогая Выхину подняться.

– Ну ты и тяжелый, – пробормотала она. – Дуй за мной!