Дразнилки

Выхин вернулся за Капустиным. Взвалил на себя, донес до ямы, уложил, старательно вдавливая набухшую от влаги куртку и непослушную, словно закостеневшую, голову.

Капустин выглядел нелепо и страшно в этой яме. Глядя на него, Выхин почувствовал клокочущий ужас, поднимающийся из глубин сознания.

Как он мог такое совершить? И главное – зачем?

Андрей-бармалей, сделал шляпу из гвоздей!

Голова в голове захихикали, не сдержавшись.

Тогда Выхин стал вытаскивать камни и бросать их в самодельную могилу. Один за другим. Светящиеся, холодные, с яркими узорами на влажных боках. Выбросил все, а потом начал засыпать могилу землей.

Казалось, он слышал крики этих камней. Они просили остаться, вернуть их обратно в кенотаф. Просили одуматься, не бояться, статьи их другом. Много о чем просили… но проблема была в том, что Выхин не хотел их слушать. Не сейчас.

…Могилка вышла убогой. Клочья сырой земли лежали кое-как, издалека было видно, что здесь недавно что-то вырыли, а затем закопали. Вряд ли, когда начнутся поиски Капустина, этот участок обойдут стороной.

Выхин посидел немного на берегу, разглядывая могилу. Голосов он больше не слышал. Но было что-то другое, внутри головы засело страшное ощущение пустоты. И еще ожидание, что его скоро поймают – твари божии или твари людские, не важно. Он совершил поступок, за который рано или поздно придется заплатить. А значит, нужно бежать.

Ощущение еще не было настолько сильным, чтобы Выхин сразу вскочил и бросился наутек. Но мысли уже появились: сбежать обратно в Мурманск, или к бабушке. Куда угодно из этого городка. Спрятаться.

Он оделся и обулся, старательно замел следы на берегу, разбросал веток, камней, куски льда. Когда стал углубляться в лес, услышал смех и крики. Остановился за деревьями, невидимый. По реке одна за другой проплыли три байдарки. Веселые люди перекрикивались между собой, шутили и продолжали смеяться. Байдарки скрылись за ближайшим коленом. Выхин дождался, пока затихнут вдалеке голоса и останутся только привычные звуки леса.

Потом он ушел домой, чтобы уже следующим днем отправиться на поиски Капустина вместе с Элкой.

2.

– Кенотаф, – эхом отозвалась Алла, возвращая Выхина в настоящее.

Он часто-часто заморгал, не понимая, что происходит, почему вновь оказался в тесной захламленной кухне, окна которой были плотно занавешены – сквозь занавески пробивались лучи жаркого летнего солнца, но в самой кухне было холодно, так холодно, что дрожали плечи и зубы.

– Ты помнишь, где находится пещера? – спросила Алла. Она всё ещё держала ладонь Выхина в своей ладони. Поглаживала кожу большим пальцем. – Это ведь из-за неё, проклятой, да? Камни уговорили тебя…

– Забыл. Долгое время не вспоминал, да и не хотел вспоминать, – ответил Выхин. – Не нужно мне это было, понимаешь? В тот же день я решил, что больше никогда не пойду к пещере и не возьму ни одного камня. У меня оставалось три штуки, спрятал сразу же, как пришел. Они умирают, рано или поздно. Голоса в голове умирают, если долго не питаются чужими эмоциями. А я же мелкий был, ну и надеялся, что камни в квартире быстро сдохнут. Твари эти божии… никакие они не божии. Бесы, черти, кто угодно.

– Ты от них бегал всё это время? И как, успешно?

Выхин помотал головой.

– Твари божии везде. В чашке с кофе. В заброшенных домах. Среди людей и снов. В забытых лицах. Рано или поздно они меня находили. Где угодно. Требовали, чтобы я вернулся. Угрожали… Не нужно было бегать. Нужно было в тот же год всё решить. Завалить землей эту чертову пещеру. Взорвать или ещё что-то с ней сделать. Эти паразиты… твари… Я не знаю, помогло бы или нет, но так устал бегать, что мне всё равно. Пусть придут – и убьют.

– А ко мне-то зачем пришел, Выхин? Думал, защиту найти? После того, как искалечил жизнь?

– Не у тебя, – пробормотал он растерянно. Мысли путались. – У Ленки. Глупо, правда? У четырнадцатилетней девочки решил выспросить, что делать дальше. Она у тебя умная, энергетик такой, как мы были двадцать лет назад. Полная оптимизма, болтливая… Никак в толк взять не могу, как же это она пропала…

Выхин осекся, посмотрел на Аллу и понял, что из ноздрей у нее торчат кончики спичек, серными головками в стороны. По губам размазалась густая черная кровь. И вместо слез из глаз тоже наползали на щеки полоски крови.

– Что ты наделал, дурачок? – всхлипнула Алла, слизывая языком кровь. – Что же ты наделал…

Вокруг зашевелились тени, отделились от занавесок и стен. Скрипнула кухонная дверь. Выхин резко развернулся, увидел в дверном проеме Мару. Только она была не взрослой красивой женщиной, а толстой уродливой девочкой в свадебном платье.

Воздух мгновенно наполнился сладкой горечью гнили и влагой лесной земли. Запахом перегноя и мха. Из-за Мары выступил Капустин: пацан в зимней пухлой куртке, ярких перчатках, с отверстием вместо правого глаза. На голове нелепо, карикатурно, набекрень была напялена шляпа. Она ощерилась в стороны шляпками гвоздей, а толстые острые концы проткнули в некоторых местах кожу на черепе.

Выхин тяжело поднялся. Сжал кулаки, готовый защищаться в случае чего. Как вчера на кладбище. Как в своих беспокойных снах.

– Это все камни в твоей могиле. Они помогли выжить, да?

– Я разве похож на того, кто выжил? – развел руками Капустин. – Ни разу не Гарри Поттер. Мне не повезло, никто не отразил проклятие и не подал руки в нужный момент.

Лицо его, как и лицо Мары, было покрыто инеем. Жирная девочка то и дело облизывала губы серым распухшим языком, а губы трескались и замерзали вновь. Выхин посмотрел на Аллу и с ужасом понял, что Аллы больше нет, а есть маленькая светловолосая Элка. Она будто съеживалась в огромных одеждах взрослой женщины. Нос кровоточил. Элка смотрела на брата с восхищением и радостью. Лицо ее тоже затянула тонкая корка инея.

– Твари божии передают привет, – сообщил Капустин чужим голосом. – Очень жаль, что они не могут проникнуть в твою голову и посмотреть, где же затерялась эта проклятая тропа к кенотафу. Поможешь?

– Твари умирают, – ответил Выхин. – Послушай, ни к чему это. Не нужно их слушать. Постарайся сопротивляться, и рано или поздно они перестанут владеть твоим разумом.

– Что тогда? – хихикнул Капустин, и из рта его упали на пол кусочки льда вперемешку с грязью, скрюченными корнями и извивающимся дождевым червем. – Я сгнию в новой могиле, но уже без возможности когда-либо выбраться? Нет, спасибо. Этой вечности мне хватило. Давай-ка лучше сделаем так, жирная башка: ты ведешь нас к пещере, а мы…

Элка вдруг встала с табурета, легко стряхивая, как шелуху, армейскую рубашку и брюки цвета хаки. Осталась обнаженной, подростково-костлявой, с бедной, синюшной кожей, на которой двумя пятнышками горели крохотные красные соски. Грудь еще не сформировалась как следует, а на лобке не росли волосы – разглядывая Элку, Выхин вдруг почувствовал яркий детский стыд, как много лет назад, и поспешно отвернулся.

– Погоди, Андрей, – сказала Элка хриплым и прокуренным голосом. – Погоди… Что-то не укладывается в голове.

– В твоей тесной мелкой головешке! – буркнул Капустин уже своим, подростковым голосом. – Ну что там может быть?

– Ленка, Ленка не укладывается. Не могу взять в толк, куда она делась, и почему вдруг объявилась. Не ты ли в этом замешан?

Капустин небрежно шевельнул плечом.

– Подумаешь… Еще одна мелкотня. Ты же со мной. Нашла! Сколько лет искала, и вот мы вдвоем.

– Не слушай его! – перебил Выхин, вдруг ухватившись за спасительную соломинку. – Твари божии, голоса! Это они, а не твой брат. Посмотри! Он – труп ходячий! И вас обращает в такие же трупы, в дразнилки, наполняет злостью, уродует! Я еще видел Вано и Сашку Лысого… и еще Степу, тихого самого из вашей компании. Всех изуродовали! И если дать им волю, то не остановятся, не закончат на мне. Там, в кенотафе, этих камней сотни. Твари ждут, когда я к ним приду и помогу выбраться. И знаешь, что будет потом? Они всех вас сожрут, как чуть было не сожрали меня! И, возможно, сожрали твою дочь!