Страница 21 из 252
Кухня содержала следы все тех же суматошных сборов: с табурета свисало полотенце, на плите стояла джезва с остатками кофе, на столе в чашке было нечто, на первый взгляд напоминавшее кофейный осадок. Но приглядевшись, Димитри понял, что это остатки кофе, сваренного так крепко, что женщине пришлось запивать его водой из стоящего рядом стакана. У нее, похоже, были серьезные планы на ночь. Ему стало интересно увидеть ее после этой ночи, но он прогнал свою мысль прочь, решив, что хочет поговорить с ней без свидетелей о том, что рассказал ему Айдиш, и чтобы не тратить силы на переходы туда-обратно снова, лучше дождаться ее прямо тут. Да, прямо тут, в кресле неподалеку от стола, стоящем боком к окну, под изогнутым абажуром, где так удобно читать, пока греется чайник. Читать, какая хорошая мысль. Как давно у него не было времени почитать просто так - не очередной отчет, даже не письмо, деловое или личное. Любой текст, попадавший ему в руки, за редчайшим исключением, был частью его собственной жизни, ожидаемой и предсказуемой в целом. А в ее библиотеке на полках наверняка есть какие-то истории, которые он сам не просто не знает - не может даже и вообразить. Он вернулся в библиотеку, подошел к полкам. Трогать корешки, явно побывавшие на полу, потом в мешке, потом опять на полу перед тем как вернуться на полку, ему было неприятно, поэтому он присел на корточки и исследовал нижние полки, то ли не тронутые обыском, то ли уже заполненные возвращенными книгами. Стихи, сказки, опять стихи, легенды и мифы... О, какая-то проза. "Люди как боги" - спасибо, нет, после всего, что он знает о местных и их взаимоотношениях с магией, что-то не хочется. Да тут и больше, чем на ночь. "Кипрей-полыхань" - похоже, тоже, какие-то... скорее всего, сказки. А это что? Димитри протянул руку к полке и достал тонкий томик. На обложке было написано "Леопард с вершины Килиманджаро". Килиманджаро - это очень высокая гора, горные кошки не заходят на ее вершину, значит, история обещает быть по меньшей мере занятным враньем, решил он. И открыл книгу.
"Бирюзовая маленькая ящерица - не больше моей ладони - смотрела, как я подхожу, и пугливо прижималась к шероховатой известняковой плите. Я присел на корточки - она не убегала, а только часто-часто дышала, раздувая светлое горлышко". Это напомнило ему игры детей на Кэл-Алар, он решил, что нашел, что искал, и отправился с томиком на кухню. Кресло оказалось удобным, свет - мягким, в меру ярким.
Димитри снова открыл книгу - и история, которой никогда не было, начала разворачиваться перед ним так явно, как будто эти люди жили с ним рядом. На двадцать четвертой странице из ста пятидесяти ему впервые показалось, что он уже знает, о чем эта книга. И это было нечто важное о том мире, в котором он сидел у настоящего окна в чудом уцелевшем реальном доме и читал историю, не случившуюся никогда, рассказывающую ему о вечном и важном.
"Мы взяли на себя право решать за другого человека, как ему жить. Мы не имели этого права. Мы ошиблись, и..." Разбор заслуг героев был прекрасен своей точностью и краткостью, но Димитри едва уделил ему внимание: гораздо интереснее было, как эти люди будут выпутываться из последствий ошибки, тем более что он сам совершил похожую. Всего через пять страниц в истории появилась вторая ошибка, гораздо более масштабная, как выяснилось еще через три страницы, важная для всей истории и открывавшая ему еще одну грань жизни этих людей. И не только для уроженцев края оно было важно: и для него самого, и для всех саалан, магов и смертных - это была тема взаимоотношений людей со смертью. И это было остро и азартно. Текст состоял из плотно переплетенных намеков и неожиданных признаний, которые хотелось вынуть из истории и унести с собой. Хотя бы на память. Упоминание о том самом леопарде из названия впервые нашлось на семидесятой странице книги - в еще одном рассуждении об отношениях человека со своей смертью. Еще страницы через три ему захотелось бить этой книгой по лицу кое-кого из магов Академии, и это желание было родом из его ранней юности. Он удивился самому себе, на время отложил книгу, взглянул за окно. За окном висела сладкая белая долька растущей местной луны, одинокая и недосягаемая, качались ветки с раскрывающимися бутонами, подмигивали крупные яркие звезды. До рассвета оставалось совсем немного времени. Половина книги была уже позади.
Вернувшись к чтению, еще через страницу Димитри снова опустил книгу, зажав пальцем фразу. Потом посмотрел на фразу снова и понял, что без остального диалога она, пожалуй, ничего не значит, а диалог ничего не значит без всего текста. Улыбнулся, мысленно высказал уважение автору и перевернул страницу. Еще десяток или два страниц он читал, не отрываясь, историю о самой безумной и самой драгоценной в мире игре, игре в жизнь на сцене жизни - и о самом суровом зрителе и критике, смерти, которая сидит в зале в одиночестве и наблюдает за актерами, пока не придет назначенное ею время погасить на сцене свет.
Точно в начале последней трети повествования герой с обложки, тот самый леопард, явился, наконец, в текст. И добросовестно впечатлил читателя собой. Так, что Димитри перечитал страницу, потом вернулся назад еще на одну и снова освежил впечатление от фрагмента. Затем он перешел к следующему абзацу - и пропал, потому что история понеслась вперед сумасшедшим горным потоком, набирая скорость и мощь, выстреливая поразительными признаниями в самое сердце читателя, заметившего, что сражен наповал, только когда его настигал следующий удар... Страниц за двенадцать или около того до заднего корешка он чуть не отбросил книгу, возмущенный хамством героя по отношению к доверившейся ему женщине, удивился себе снова, вздохнул, посмотрел в окно: за окном небо выцвело до белизны, и ветки из черных стали темно-серебряными - и снова вернулся к тексту. Еще один гадкий сюрприз притаился в тексте страниц через пять. Он не стал неожиданностью, как и последовавшее решение героя в предложенных ему обстоятельствах, так что Димитри даже не опустил книги. Но прямо на следующей странице его ждал мастерский удар. И ударом милосердия это назвать было никак нельзя. Это была сокрушительная победа автора над всеми привычными представлениями о благом и должном, если бы они еще остались целы после встречи со всем, что наполняло эту историю до той самой страницы. С нее по воле автора книги селевой поток обрушился с выдуманных автором гор прямо на остатки иллюзий читателя о добре и правде. Это было уже даже почти не больно. Оно просто опустошало и опрокидывало, наполняя взамен утраченных иллюзий чем-то, что давало силы сопротивляться самой глубокой безнадежности и самому безысходному отчаянию. И Димитри шел через последние страницы - без надежд и иллюзий, без страха и отчаяния. Просто шел к концу повествования, перелистывая страницы слегка онемевшими пальцами. Пока не увидел взором сердца, как никогда не существовавший черный каменный леопард, вечно умирающий в шаге от почти достигнутой вершины горы, наступил своей лапой на саму смерть и рассказал князю один секрет. Димитри принял этот дар и решил унести с собой сначала в Ладожский замок, потом домой, а потом - всюду, куда ни забросит его ветер его судьбы.
Он отложил книгу и вздохнул полной грудью, ощущая себя то ли промытым изнутри от грязи и тоски последних лет, то ли наполненным свежим ветром с моря. Всего-то полторы сотни страниц - как немного иногда надо, чтобы по-новому взглянуть на мир и на себя... То, что рассказал ему Айдиш, виделось совсем иначе, чем всего несколько часов назад, когда он вошел в этот дом. И Димитри хотел непременно обсудить услышанное с хозяйкой дома, а особенно - с учетом прочтенной только что истории. Если у нее, конечно, достанет сил после ночи, проведенной не дома и явно без сна. Впрочем, если и нет, не страшно. Как такое исправить, он знал и был намерен использовать все доступные ему средства поддержать ее силы, чтобы разговор состоялся.
Он покрутил книгу в руках, решил было поставить ее на место, но в эту минуту в двери щелкнул ключ. Полина Юрьевна вернулась домой. Наполненный впечатлением от книги и переживанием текста, он не встал и не вышел к ней немедленно, и пока она шла по коридору в кухню, решил, что, наверное, это и хорошо. Он просто повернул голову и остался сидеть в кресле, держа книгу в руке. Поэтому он увидел... Небо и звезды, спросил он себя, да та ли это женщина? Волосы цвета местного гранита, рост, пропорции - вроде бы те же. Лицо чуть ярче привычного, что и естественно, учитывая краски для лица, разбросанные перед зеркалом в спальне. Но куда она дела приметы возраста, этот местный бич женщин? А еще ее платье глубокого зеленого цвета, в котором она выглядит как горная ддайг... И походка... Она шла, как самоуверенная кошка, королева двора, если женщина на двух ногах может быть похожей на кошку. Увидев его, она, как кошка, замерла почти на целый вдох, потом аккуратно подтянула ногу, завершив шаг, улыбнулась ему ласково и с легкой насмешкой - и сказала: