Мои семейные обстоятельства

Тяжело. В прохладном воздухе мавзолея кружатся пылинки, будто время в этой точке пространства замерло. Я внимательно читаю высеченные на камне числа и буквы, оцениваю внутреннее убранство гробницы. К годовщине смерти белые стены покроет мозаика, а камень — расшитый гобелен. После этого никто не будет иметь права потревожить мертвого.

Я не спрашиваю у Рады, хочет ли она увидеть Амира, просто касаюсь крышки и едва заметно сдвигаю ее. Я уверена, что сил на то, чтобы снять камень и утолить свою жажду, у нее хватит. К тому же запретить ей этого я не могу. Но сама смотреть не буду: точно, абсолютно точно начнутся кошмары. Может, чуть позже, когда на душе станет спокойнее, я снова приду к брату. Подруга едва сдерживает рыдания. Я неловко глажу ее по спине и покидаю мавзолей. Есть моменты, когда страдать лучше в одиночестве.

Вне белых стен по-прежнему жара, от яркого солнца перед глазами плывут круги, но я быстро привыкаю. Испытываю четкое желание выплакаться, но мои глаза сухие, в них нет ни намека на слезы. Ноги сами по себе несут к мавзолеям, отмеченным черным цветом. Этот угол кладбища мой самый любимый: гробницы здесь не стоят чинно в ряд, аккуратные газончики заросли дикими диковинными травами. Белые стены, помимо черной полосы, украшены портретами, ведьминскими знаками, эмблемами ковенов, просто изображениями. Например, моя двоюродная бабка была небывалой летчицей, отправляла в полет все, что под руку попадалось, поэтому ее последнее пристанище разрисовано столами, стульями, диванами, креслами, метлами, кочергами и многими другими предметами, на которых ей довелось сиживать. На мавзолее теток, их похоронили в одном помещении, алхимические знаки, котлы и множество ингредиентов. Здесь каждая могила как подтверждение того, что ведьма жила и творила. Это более жизнеутверждающее, чем простые белые стены. Частично именно это помогло мне справиться со смертью родителей, пережить уход других родичей. Сейчас же я хотела так же смириться и с потерей брата.

Я сажусь на покосившуюся лавочку, оглядываюсь вокруг и тихо произношу вслух:

— Привет, ба, бабуля, знающая Кэри, тетушка Мир, тетушка Фэйр, Валесия, кузина Диа, кузина Ирис… и всем остальным привет. С последнего раза, как я навещала вас, прошло почти два года, и никаких хороших новостей я вам сегодня не принесла…

Постепенно мой голос крепнет, слова все больше горчат на губах, жесты становятся все более резкими. Моя способность к контролю собственных эмоций истончается. И горе, наконец, проливается солеными обильными слезами.

8. Вверх по винтовой лестнице

В Птичий клюв мы возвращаемся затемно. Если и бродили изначально в моей голове мысли о том, чтобы продолжить свой путь в Феникс после посещения кладбища, то к концу дня они очень быстро испаряются. Посещение усыпальниц моей семьи по-разному сказывается на нас. Рада, к моему удивлению, приободряется, выглядит серьезно и хранит молчание. Однако известно, что даже ведьма не подскажет, что творится в голове у другой ведьмы. Так что куда мне рассуждать о том, какие метаморфозы могли произойти с Радой. Сама расскажет, когда придет время. Да и нет у меня на это сил.

К вечеру становится прохладнее. Я плетусь за подругой след в след, уставшая и опустошенная. Сегодня я нажаловалась на год вперед, без утайки выплакав все своим умершим родственницам. У меня распухший нос и покрасневшие глаза, опаленные солнцем щеки, и больше всего на свете мне хочется лечь в прохладном и темном месте и забыться сном на несколько суток. В общем, ни о каком покорении Феникса речи идти не может.

Раде мой порыв зарасти мхом и окуклиться не нравится. Она берет дело в свои руки. И скоро в лаборатории варится мазь от солнечных ожогов, на глазах у меня примочки с зельем от отеков, ноги в прохладной пахнущей эфирными маслами воде, а в руках кружка какао приятной температуры. Подруга пугает своей энергичностью, причины которой я не могу придумать. Не похоже, что она просто скрывает свое горе или вымещает его таким странным образом. Но, кажется, за два часа, которые мы не виделись, она духовно повзрослела на десяток лет.

Эта уверенная в себе и спокойная Рада до боли похожа на тех самых ведьм, которые из года в год принимали меня в Птичьем клюве. Закономерно, что я чувствую себя совсем юной. Мне искренне хочется остаться рядом под защитой этой ауры спокойствия и доброжелательности, но не могу. Ведь я никогда не бросаю дорогу на половине пути. Правда, сейчас мое путешествие — это не просто туристический поход, а дело жизненной важности.

Иногда я думаю, может, я где-то повернула не туда? Почему обстоятельства складываются именно так, а не иначе? Как совпадения могут быть порой такими разрушительными или такими удачными? И если в один миг рушится все, к чему я привыкла, кого винить в произошедшем: стечение обстоятельств, чужую волю или себя, неспособную предречь произошедшее? Как-то мне пытались доказать, что жизненный путь зависит от любого принятого человеком решения. Но если это — правда, то когда было мое распутье и как исправить все происходящее?

Все мое детство прошло в путешествиях: от одного дома — к другому, от одного города — к следующему. Родители часто были заняты и действительно старались сделать все для нашего края с его своеобразным климатом и бедными ресурсами. Жаль, что на улучшение благосостояния народа им хватало щедрости сердца, но не влиятельности и денег в казне. С ведьмами я учила науки, выбиралась за травами и цветами, летала, прижавшись к тетушке, в горы. С друзьями родителей бывала в море. С босоногой ребятней из деревни мы выбирались в поля и валялись на сене.

Может, тогда я где-то оступилась?

В то время мне многого нельзя было делать бесконтрольно, но все же у меня было больше доступа к пространству вокруг, чем у Амира. До того, как я осознала хоть толику своих интересов, я старалась походить на старшего брата во всем и даже обижалась, что не достанется мне ответственности, которая была подарена ему судьбой. Все же мы росли на сказках о бравых защитниках-оберегах и хитрых ведьмах. Только время расставило все по местам: оберегам пришлось стать хитрыми, а ведьмы неплохо справлялись с защитой населения.

Наши пути с братом вскоре разошлись, а путешествия стали мне настолько привычными, что было сложно удержаться на месте. Отсутствие удобств, отдельного вагона или защищенного кортежа и вовсе не волновали. Варить зелья — это не значит запираться в темном холодном подвале. Любить и читать книги — не равноценно пропитаться пылью времен. Даже сейчас, закрыв глаза, я практически сразу вспомню, как найти тот или иной ингредиент. Ведьмы Птичьего клюва считали, что выпускница обязана уметь создать зелье с самого начала: не найти нужные порошки в баночках и колбочках и купить в магазине, а собрать те же травы правильно и быстро.

Я росла в атмосфере вседозволенности и жестких наказаний, положительных примеров и долгих нудных нотаций, креативности и строгого следования правилам. Зельеделие, как и ведьминское общество, очень противоречивые явления. Но только из-за того, что прошла эту школу, я не скатилась в жалость к себе после смерти родителей, не потеряла собственное «я», когда дом заполонили дядюшкины прихлебатели, не отказалась от собственных порывов в угоду окружающим. А если это и был момент, где мое решение изменило судьбу?

Не сказать, что уехать для меня означало бросить братьев в меньшинстве. Я не была обязана присматривать за ними, да и они поддерживали мое решение. Но в глазах других я видела противоположное — осуждение, снисхождение, удивление. Была бы я ведьмой, то после обучения покинула бы земли Флеймов ради ковена, и никто не сказал бы мне слова поперек. Но ведьмой я не была.

Я выбирала уют Птичьего клюва, а не шумные компании в поместье Флеймов, где верховодил дядя. Я варила зелья, а не занималась юриспруденцией, как просил меня Амир. Брату было сложно организовать оппозицию в территориальном совете, сформировать свой круг, стать силой на своей земле. Ему нужна была помощь, но я не хотела влезать в болото властных структур. Конечно, брат справился, но его влияние возросло слишком поздно и потребовало множество усилий. Останься я с ним, возможно, все сложилось бы иначе. Но я не могла остаться.