Игра в бессмертие

В общем, товарищей фантастов обошла стороной очевидная мысль: погружение в игру — оно на то и погружение, чтобы быть самодостаточным, и ни один набор цифр не скажет вам то, что говорит тело.

— Зачем вы так поступили с Цолфи? — спросила Инга. — Она что, поможет нам завладеть яблоком?

— Нам?.. — уточнил я.

— Ну вы же взяли меня в помощницы. Значит — нам.

Я медлил с ответом. Что–то в Инге меня настораживало. Её ум (а она определённо умна)? Настойчивость? Не по возрасту броская харизма? Я и сам не мог понять, но, наверное, всё вместе.

Тут её взгляд устремился куда–то вверх, за моё левое плечо:

— Надо же… — Инга привстала с кресла. — Вы её сами скопировали?

Я сначала не понял, куда она смотрит, но затем догадался, что на картину: та висела сзади меня. В общем–то ясно, почему Инга её заметила: в антураж офиса картина не вписывалась — слишком уж странная… На первый взгляд она простая — мужик с собакой на ночной улице, — но и улица, и мужик, и собака какие–то деформированные, будто состоят из фрагментов (словно картина была написана на стекле, а потом его разбили — и осколки кое–как склеили).

— Нет, не сам, — признался я. — Один мой клиент художник, а заодно игроман. В свой последний визит он достал из слотов картину и с какого–то перепугу решил украсить ею мой офис, — почему–то смутившись, я добавил: — А удалять её неудобно: он ведь часто тут бывает. Увидит, что картины нет… Зачем обижать человека?

— И клиента терять, — безжалостно добавила Инга.

— Не без этого, — признал я.

Инга кивнула и вдруг спросила:

— А художника случайно не Вячеславом зовут?

Я удивился:

— Откуда вы знаете?

— Он вообще–то знаменитость, — укоризненно сказала Инга. — Вячеслав Зотов, известный авангардист. Пишет в стиле кубофутуризма… видите, у него все объекты геометризированы?

— Чего?.. — тупо спросил я.

Инга вздохнула:

— Это такой метод живописи. Изобразительные формы упрощаются через выделение их геометрической структуры. Всё предстаёт как бы раздробленным на фрагменты.

— В разобранном виде, что ли?..

— Не совсем… Хотя некоторые говорят, что кубофутуристы изображают мир как раз таким — разобранным на куски.

Я неопределённо пожал плечами. Инга отвела наконец взгляд от картины и уточнила:

— Вам такое не нравится?

— Слишком надуманно, — честно ответил я. — По–моему, это псевдоинтеллектуальная чушь.

— А вот критики бы с вами не согласились, — ревностно заметила Инга.

— Они видят смыслы, которых нет, — беспощадно парировал я. — Сами их придумывают, а потом хвалят художника.

— А в жизни разве не так? — туманно спросила Инга. — Мы сами придумываем свои смыслы. А кто не умеет, тому грош цена.

Я не нашёл, что на это ответить, — да и чёрт её знает, что она имела в виду…

И тут меня словно облили водой.

Я чуть не вскочил с кресла. Думаю, мой рот открылся, а глаза стали больше стандартных размеров (раза эдак в полтора).

— Что с вами?.. — встревожилась Инга.

Я вместо ответа захохотал.

В те секунды я чувствовал себя идиотом, но не смеяться не мог. Так лихо меня ещё не обманывали.

— Кубофутуристы… Геометрическая структура… Неплохо же вы разбираетесь в живописи.

В глазах Инги мелькнул испуг — и запоздалое осознание своей ошибки.

— У вас во «Фрее» нет ни ирллинга — вы на мели, потому что играли в карты… — я покачал головой, злясь на собственную тупость. — Случайно не в покер?

Инга молчала, поджав губы.

— И периферийки у вас нет, — сказал я. — А знаете, почему? Потому что в больницах нельзя их использовать: психотропные препараты, имитирующие виртуальный алкоголь, запрещены для пациентов с тяжёлыми травмами — например, тех, кого недавно сбила машина.

Инга не издавала ни звука.

— Поздравляю с воскрешением из мёртвых, Инга, — язвительно сказал я. — Или мне всё–таки называть вас Кэсс?

Глава 6

Не люблю, когда меня водят за нос — даже за очень большие деньги.

Рябов с Лоцким держат меня за кретина. Дочь Рябова не погибла. Возможно, она сильно травмирована, и её отец, боясь новых покушений, скрыл её от окружающих (с его–то связями провернуть можно и не такое), но она — жива. И сидит прямо передо мной.

Встав из–за стола, я пошёл к двери.

— Подождите… — прошептала Кэсс.

— Всего доброго.

— Подождите… пожалуйста.

— Нет, Кэсс. Я так не играю. Не люблю, когда меня…

— Я не Кэсс.

— А я — Санта–Клаус.

— Говорю вам, я не Кэсс! — девушка вдруг сорвалась на крик — и совсем уже сумбурно добавила: — Но я — Кэсс…

— Отлично. У меня есть знакомый психиатр, могу вас свести.

— Да посмотрите вы на меня! — она тоже вскочила. — Я не Кэсс, я её копия… Копия, понимаете?

Стоя у двери, я развернулся.

— Меня скопировали, — прошептала Кэсс, которая была не Кэсс. — Меня скопировали в тот день, когда я попала под текстуры.

Наступила тишина.

Если по правде, я не сразу просёк, о чём она говорит. А Кэсс, которая не Кэсс, продолжала:

— Я появилась на свет в ВИРТУСе три месяца назад — сразу после гибели Кэсс. Там, под текстурами, кто–то скопировал её сознание. И когда её не стало, появилась я.

Тут я рассмеялся второй раз за минуту:

— Слушайте, это уже чересчур. Не знаю, зачем вы всё это несёте, но…

Однако девушка меня будто не слышала:

— Я ожила в теле Бедуина: это последний аватар, которого использовала Кэсс… тот самый, в чьём облике её забросило под текстуры. Но сейчас я могу стать любым её аватаром — каждым, кем она была в ВИРТУСе. А Ингу я сконструировала, чтобы напроситься к вам в помощницы.

— Хватит, — я открыл дверь. — Можете выложить свой бред в соцсетях и получить титул «Фантазёр года». Всего хоро…

Поразившись увиденному, я осёкся на полуслове.

Она стала меняться: только что была Ингой — но превратилась в вампира с бледным лицом. Ещё через миг его сменила эльфийка, затем — некто в термооптическом камуфляже (очевидно, из космооперы), потом — колдунья в чёрном платье… Аватары сменялись один за другим, словно бегло просматриваемые фотографии.

Я глазам своим не верил. В ВИРТУСе можно сменить персонажа, не выходя из сегмента, — надо лишь особую программу установить. Но для этого требуется открыть меню, потом выбрать нужный пункт, сохранить изменения… Тут не то что секундой — половиной минуты не отделаешься!

А моя новоявленная партнёрша менялась быстрее, чем я моргал.

Но я всё равно не верил, — да и кто бы поверил на моём месте?

— Это какой–то чит–код, — прошептал я. — Простое жульничество…

— А вот это — тоже жульничество? — уточнила Инга/Кэсс — и под звяканье колокольчика добавила: — Проверьте свой инвентарь — я взяла ваш ледоруб. Это одна из моих способностей, которых нет у простых геймеров: умение влезать в чужие инвентари.

Я сделал, как она сказала. Ледоруба и правда не было. Его место в ячейке занимал апельсин с нарисованным смайликом.

— Ваш ледоруб в моих слотах, — добавила Инга/Кэсс (а впрочем, в те секунды она была Ингой). — Кстати, мне нет нужды открывать их, чтобы что–то оттуда взять. Вот, смотрите…

И мой ледоруб появился в её руке.

Мне стало нехорошо.

А она вновь сменила облик: губы сделались чуть менее надутыми, исчезла припухлость щёк, изменились причёска и цвет волос — они стали темнее. Теперь это была Кэсс — якобы мёртвая (или действительно мёртвая?), которую я видел в переданных Лоцким файлах. Только взгляд остался прежним, с намёком на вызов.

— Вы не против, если я оставлю себе эту внешность? — услышал я. — Раз уж вы меня раскусили, то я лучше буду собой. Мне так привычнее.

Я вдруг понял, что держусь за дверной косяк.

— Чушь… Ерунда… Обычное читерство…

— Всё ещё не верите? — копия Кэсс (или кем она там была) вздохнула. — Ладно… Тогда вот что: год назад мне… то есть Кэсс удалили родинки на половых губах: был риск, что они спровоцируют онкологию. И ещё у Кэсс были нестабильные месячные — предрасположенность передалась от матери. Всё это есть в электронной копии её медкарты, так что можете проверить, — она упрямо поймала мой взгляд. — Ну откуда, скажите на милость, я могу это знать?