Левиафан

– Вот и хорошо, что двадцать две стадии, – сказал Джо, – а не двадцать три. Слава Богу, мы хоть ненадолго отошли от магического числа Саймона Муна.

– Нет, – сказала мисс Портинари. – TAROT – это анаграмма латинского слова ROTA, то есть «колесо». Лишняя буква Т напоминает нам о том, что колесо описывает круг, и конец сливается с началом. Есть двадцать третья стадия, и она находится там, откуда ты начал, только сейчас ты смотришь на нее без страха. – Она снова подняла карту «Мир». – Сначала горы – это горы. Потом горы уже не горы. Затем горы снова горы, но изменилось имя странника, чтобы сберечь его Невинность. – Она собрала все карты в колоду и аккуратно перетасовала. – Есть миллион других священных книг, в словах, картинках и даже в музыке, и все они рассказывают одну и ту же историю. Самый главный урок, который объясняет все ужасы и невзгоды мира, заключается в следующем: ты в любой момент можешь соскочить с Колеса и заявить, что путешествие окончено. Для любого конкретного мужчины и для любой конкретной женщины без больших амбиций это вполне нормально. Проблема начинается тогда, когда из страха дальнейшего движения – из страха роста, из страха перемен, из страха Смерти, из любого вида страха – человек пытается остановить само Колесо, останавливая всех остальных. Тогда-то и возникают две великие мистификации: Религия и Правительство. Единственная Религия, которая согласуется со всем Колесом, – это личная и сокровенная религия. Единственная форма правления, которая согласуется с Колесом, – это самоуправление. Каждый, кто пытается навязать свою иллюзию другим, действует из страха и обязательно прибегнет к оружию запугивания, если не срабатывают методы убеждения. Но никто из тех, кто понимает, что такое Колесо, никогда не станет делать ничего подобного, ибо сознает, что каждый мужчина, и каждая женщина, и каждый ребенок – это Саморожденный Господи гребаный Боже, выражаясь богатым языком Гарри.

– Но, – сказал Джордж, нахмурившись, – разве Хагбард не пытался навязать свои представления другим? По крайней мере, в последнее время.

– Да, – отозвалась мисс Портинари. – В целях самозащиты и защиты всей жизни на Земле он нарушил это основное правило мудрости. И он понимает, что ему придется за это заплатить. Мы ждем, когда будет выставлен счет. Лично я полагаю, что нам не придется долго ждать.

Джо нахмурился. Прошло полчаса с тех пор, как мисс Портинари произнесла эти слова; почему он так отчетливо помнит их до сих пор? Он стоял на мостике, собираясь задать Хагбарду какой-то вопрос, но не мог вспомнить ни вопроса, ни того, как он попал на мостик. На телевизионном экране появился длинный усик, тонкий, как проволока; он царапнул линзу объектива и расплылся, выйдя из фокуса. Очевидно, слишком приблизился. Джо решил, что это была какая-то морская водоросль, и продолжил умный разговор с Хагбардом.

– Балдение на дициену воперхности болжно дыть вочень кыосое, – сказал он.

Усик появился вновь, а с ним еще один. На этот раз они задержались и Джо сумел рассмотреть их получше. «Видимо, мы забрались прямо в заросли этих водорослей», – подумал он. И тут из глубины поднялось гигантское щупальце, которое закрыло сразу весь экран.

Увидев это, Хагбард уцепился за нос викингской ладьи и присел.

– Держись! – заорал он, и Джо бухнулся на колени рядом с ним. Снизу и сверху, со всех сторон полусферического видеоэкрана

появились присоски – ужасные, огромные кратеры из живой плоти. Внезапно движение лодки вперед прекратилось и Джо швырнуло на перила; удар пришелся прямо в солнечное сплетение, и у него перехватило дыхание. – Стоп машина, – скомандовал Хагбард. – Экипажу занять места на боевых постах.

Джо и Хагбард с трудом поднялись с пола и уставились на экран. Щупальца обвили всю подводную лодку. Они достигали не менее десяти футов в диаметре.

– Кажется, вот мы и встретили Левиафана, а? – произнес Джо.

– Совершенно верно, – ответил Хагбард.

– Надеюсь, что кто-нибудь из твоих его сфотографирует. Если ты не очень дорого запросишь, «Конфронтэйшн» купит пару снимков.

На мостик ворвался Джордж. Хагбард, глядя в иссиня-черные морские глубины, взял его за плечо.

– Смотри, Джордж, – показал он пальцем. – Вот прообраз всех иллюминатских символов. Сам Левиафан.

Джордж увидел мерцающий вдали треугольник, от которого исходило зеленовато-белое свечение. В центре треугольника краснела точка.

– Что это? – спросил Джордж.

– Разумное беспозвоночное морское существо столь колоссального размера, что сказать о нем «гигантский» будет мало, – сказал Хагбард. – Он настолько же больше кита, насколько кит больше пескаря. На Земле больше нет ничего похожего. Это одна-единственная клетка, которая никогда не делится, но на протяжении миллиардов лет лишь становится все больше и больше. Его щупальца могут остановить эту подлодку так же легко, как ребенок бумажный кораблик. Он не похож на других морских обитателей. При таких размерах для того, чтобы выдерживать колоссальное давление на дне океана, ему нужна особая форма. Поэтому его тело напоминает пятистороннюю пирамиду, если считать вместе с основанием.

– Отблеск божьего глаза, – внезапно произнес Джордж. – Восприятие реальности в огромной степени зависит от масштаба. У секвойи совсем другое время, чем у человека.

Левиафан подплывал к ним все ближе и все ближе притягивал их к себе. В центре пирамиды, будто подводное солнце, горело одинокое пылающее красное ядро, похожее на стеклянную гору.

– Насколько же он одинок! Человек, проведя в полном одиночестве хотя бы полчаса, зачастую начинает испытывать невыносимые страдания. Как же должно страдать от одиночества существо, для которого год по человеческим меркам длится миллион лет! Оно должно очень страдать! – Джордж, о чем ты говоришь? – спросил Джо.

– Есть растения, – сказал Хагбард, – которые живут только за счет его света. На такой глубине, где растения в принципе не могут существовать. За миллионы лет вокруг него образовалась целая туча сопутствующих форм жизни.

Все еще удивленный странными речами Джорджа, Джо посмотрел на экран и увидел слабо светящееся облако вокруг угловатого тела Левиафана. Должно быть, это и была та туча существ-спутников.