Страница 35 из 119
— Подозреваю, потому что боится. Маму. Иррациональный страх, который ей ничем не вытравить, и вместе с которым она живет вот уже многие годы. Страх перед тем, что раз отец ушел от мамы к ней, то что может помешать ему в один прекрасный день вернуться обратно к своей бывшей жене? Мама, я напомню, пока еще не замужем… И с каждым годом этот страх лишь усиливается, ибо, как ни крути, но маме-то она теперь не такая уж и конкурентка. Хоть и весьма красивая пока еще, но… Трое детей — это все-таки не хухры-мухры. А видя то, как отец, наверняка по ее же наущению, что, впрочем, ни разу его не оправдывает, поступил со своей родной дочерью, со мной… Думаешь, она хоть гроша ломаного поставит на то, что ее собственные дети, особенно старшие, которые к «перу» отца никакого отношения не имеют, будут получать от него в будущем какую-либо поддержку, если ее страхи вдруг станут явью? Боится она… За себя, и еще больше, за обеспеченное и светлое будущее своих детей, и готова продолжать до конца свою заочную битву с мамой, даже если где-то в глубине души прекрасно понимает, что никакое примирение между моими родителями недостижимо в принципе. А тут еще и я…живу, цвету и пахну…я, дочь ее мужа и ненавистной ей женщины. Я — та ниточка, навсегда связавшая моих родителей. Я, как символ, а не как человек, разумеется. Говоришь, неразумно с ее точки зрения вредить мне? А какую разумность, бабуль, и какую логику ты хочешь отыскать в безумии и в чистой ненависти? Об этой женщине можно думать всякое, но, я уверена, у нее бойцовский характер. Плевать она хотела на все нормы морали, и ради своих детей она готова пойти на что угодно, на любую подлость…
Я замолчал, и мне вдруг вспомнилась жена одного из моих родственников в том мире. Несчастная женщина, доведенная «до ручки» постоянными изменами мужа, и совершенно обезумившая после того, как узнала о наличии у супруга внебрачного ребенка. Помнится, я слышал, что барышня эта регулярно ставила в церкви свечки «за упокой» того ребенка и устраивала тому подобные «перфомансы».
И несмотря на то, что ситуации у этих двух женщин диаметрально противоположные, но природа у их чувства ненависти одна и та же, и ежели жена отца дойдет примерно до тех же кондиций, что и моя родственница, то она, пожалуй, вполне может и киллера для меня нанять, денег-то на это у нее точно хватит…
Кажется, я нашел главную злодейку в «истории» про меня. На ближайшую перспективу, по крайней мере.
Молчала и старушка, сосредоточенно доедавшая свое мороженное, и также, видимо размышлявшая о чем-то своем.
— Так что, бабуль, какая в итоге разница, сидим ли мы тихо, не поднимая головы, или же изо всех сил боремся за свое, ежели в любом случае мы с ней непримиримые враги? — я пожал плечами, прервав наше молчание. — Жизнь — это борьба, и за то, чтобы жизнь нашей семьи проходила «на отлично» я готова бороться с кем угодно. Хоть с этой странной женщиной, ее детьми и моим отцом, хоть с чертом, хоть с дьяволом! Все, бабуль, пойдем на рынок, иначе я сейчас растаю от жары, всем своим врагам на радость.
Москва, Зеленоград, 16 микрорайон, корпус 1613, квартира Стёши, около шести часов вечера.
— Голубику с ежевикой и черничный морс будешь? — предложила угощение Стёша, когда я, войдя в прихожую, разулся и надел тапки. — Морс без сахара. Все холодненькое!
— Буду… — махнул рукой я, и вымыв руки, прошел на кухню вслед за Стёшей, где, тыкнув пальцем в сторону подруги, поинтересовался. — А ты это чего так разоделась-то?
Подруга была одета в темные очки, белые трусики…и на этом все.
— Жарко же! — ответила та.
— Жарко?! — возмутился я, блаженствую в спасительной прохладе кондиционируемого помещения. — По-моему, задница, ты просто офигела!
— Я на балконе тусовалась, пока мясо жарится. — пояснила подруга, ткнув большим пальцем себе за спину, на лежак, стоящий на балконе.
— А, ясно… — ответил я и не удержался от того, чтобы немного не позубоскалить. — И светила голыми сиськами на радость жителям мужского пола из соседней высотки.
— Неа! Еще чего! Обойдутся те жители мужского пола! — засмеялась подруга и налив в бокал морса, поставила его передо мной, после чего, обернувшись к окну, показала язык воображаемым жителям соседней высотки. — У нас зеркальные стеклопакеты, так что никому и ничего с улицы не видно.
Я скосил взгляд на не слишком большую, но от этого не менее великолепную и притягательную девичью грудь своей лучшей и единственной подруги, и почувствовал, как заалели мои щечки от того, что впервые за время нашего знакомства, у меня внезапно проявились к Стёше определенного рода чувства и желания, несколько отличные от простых дружеских, так сказать, а эта зараза, достав еще и эскимо из морозилки (мне не предложила, ибо знает, что сладкое я не ем)…короче говоря, картина «полуголая Стёша лакомится эскимо» сделало мою мордашку свекольно-красного цвета (и я изумился тому факту, что, оказывается, могу краснеть при виде подобных сцен).
Я крепко зажмурился, пытаясь избавиться от немыслимых желаний, а затем торопливо взял ладошками запотевший бокал, едва из них не выскользнувший, и в несколько больших глотков выпил до дна его практически ледяное содержимое, нехило так застудив горло, а после, закашлялся.
— И нафига, спрашивается, я тебе трубочку давала…? — возмутилась варварскому потреблению напитка подруга.
— Стёш, блин! Очень тебя прошу, надень хотя бы футболку, пожалуйста! — прокашлявшись, сказал я чуть громче, чем собирался, когда подруга, наливая мне новую порцию морса, наклонилась практически к моему лицу.
— М-м-м, извини, я сейчас. — не стала спорить она и убежала в свою комнату.