Страница 6 из 11
Так думал я, приехав в тренировочный лагерь и всё ещё сомневаясь, возьмут ли меня, ведь я стар, да ещё и чеченец, а чеченцев, как оказалось, брать в ЧВК не хотят, наверное, тому есть причины. Лагерь напомнил мне «Прудбой» и молодость. В первый же день у меня пропала подагра, верный спутник последних трёх лет моей жизни. И это понятно: врачи знают, что подагра всегда куда-то девается во время войны. Никто не обращается в больницу с подагрой, когда идут боевые действия. Я забыл в автобусе свою опорную трость, подаренную мне друзьями, с набалдашником в форме львиной головы, со скрытым внутри кинжалом, и больше о ней не вспоминал: не понадобилась.
Сначала было психологическое тестирование. Передо мной раскладывали картинки и просили сказать, что мне напоминают фигуры. Меня проверили на детекторе лжи. Потом задавали вопросы: могу ли я убить человека? Могу ли я стрелять в ребёнка? Могу ли я подорвать транспорт, зная, что в нём находятся женщины и старики? Могу ли я обстреливать жилые кварталы, даже зная, что там есть мирные жители? Сколько времени я буду думать, прежде чем убить противника? Если можно убить или отпустить и никто не узнает, что я предпочту сделать? Боюсь ли я смерти или ранения? Хочу ли я умереть? И так далее. Я отвечал просто. Я всегда готов убивать. Ребёнок может быть живой бомбой или может сам в тебя выстрелить. Знаю я этих детей. Женщины ничем не лучше и не хуже мужчин. Какого чёрта мирные жители делают в зоне боёв? Увидев противника или кого-то похожего на противника, я постараюсь сразу его убить, а разбираться буду потом. Если можно убить или отпустить, то лучше на всякий случай убить. Смерти и ранений буду избегать со всем тщанием, умирать я не хочу, но иногда люди умирают, а солдаты умирают несколько чаще, чем другие люди. Думать об этом нет смысла, иначе лучше сидеть дома и три раза в день измерять себе давление, а не ехать в горячую точку. Тестирование я прошёл с оценкой «годен».
Моё чеченское происхождение вызвало замешательство. Особенно потому, что я обратился сам, минуя официальные и полуофициальные «чеченские» структуры. Я сказал, что никак не связан с Чеченской республикой, всю сознательную жизнь провёл в Петербурге, говорю и думаю по-русски, никого из кадыровских силовиков не знаю и знать не хочу; я сам по себе. Эту информацию перепроверили и подтвердили. «Галочка» была снята.
Хуже всего было у меня с физической подготовкой. Отжался я тридцать раз, но подтянулся еле-еле два раза, кросс пробежать не смог, в спарринге не выдержал и минуты: молодой боец вырубил меня ударом ноги в висок. Ножевого боя я не знал и от экзамена отказался. Зато на стрельбище я набрал баллов с лихвой: из автомата, карабина, пулемёта бил уверенно, похуже из пистолета по движущимся мишеням, но тоже приемлемо.
– Откуда навыки стрельбы? – спросил меня инструктор с некоторым подозрением.
– Я чеченец.
– Я знаю. И что?
– У меня есть друг. Он известный филолог. Профессор. По национальности немного еврей. Однажды он был у меня в гостях. Увидел электрическое пианино. Сел и начал играть Бетховена. Я думал, что всё про него знаю. Оказалось, нет. Кажется, если бы он увидел скрипку, то сыграл бы и на скрипке.
– Понятно.
Меня взяли. Я подписал контракт. Согласно контракту мы отправлялись на нефтяные разработки в качестве технического персонала. В связи с напряжённой обстановкой в стране назначения мы должны были иметь средства самообороны и быть готовыми к нестандартным ситуациям. И всё. Мелким шрифтом сообщалось, что консульская поддержка исключена, а при гибели в результате несчастного случая возврат тела на родину не гарантируется; но гарантируется страховая выплата ближайшим родственникам, которых следовало указать. Я указал жену и сына.
Только тогда и начались настоящие испытания.
4
Наш тренер и будущий командир носил форму без знаков отличия, но требовал, чтобы мы назвали его «мой генерал». Позывной у него был Барс. Это был низкий коренастый мужчина, чуть младше меня, немного похожий то ли на татарина, то ли на финна. Настоящего имени и фамилии его мы не знали. Он руководил занятиями, а также проводил с нами разъяснительную работу. В своём специфическом ключе. Как родитель, он дал нам новые имена. Меня недолго думая Барс наделил позывным Чечен. Мне это не понравилось. Я сказал, что это слишком банально и неочевидно. Я не чувствую себя чеченцем, да и не похож. У меня славянская внешность.
– У тебя? Ты что, думаешь, я чеченов не видел? Вы все такие. Вроде русые, вроде свои. А приглядишься – звери. Ты зверь. Но Зверь у нас уже есть. Поэтому ты будешь Чеченом. Вопрос закрыт.
Барс строил нас на небольшом плацу и, расхаживая перед шеренгой, проводил политработу.
– Вы дерьмо. Если вы думаете, что я буду вас, как сержанты в американских фильмах, закалять, учить выживанию и воинскому делу, то вы ошибаетесь. Мне насрать на вас. Я вас ничему не буду учить. Остальные инструкторы тоже. Чему сами научитесь, то и хорошо. Нет – никому нет дела. Выпускных экзаменов не будет. В командировку поедут все. Вы уже подписали контракт. Можете ничему не учиться. Можете не ходить на занятия и целый день дрочить в казарме. Всем похуй. А знаете почему? Потому что вы мясо. Половина из вас сдохнут в первом же хорошем бою. Знаете, почему взяли всех, даже таких бесполезных уродов, как ты, и ты, и вот ты тоже, жирный кусок говна? Чтобы вас убили первыми. Противник убьёт вас и подумает, что сделал своё дело. На самом деле он просто израсходует боеприпасы на говно. Ваша единственная задача – сохранить жизнь настоящим бойцам, которых среди вас с гулькин хуй. Они тоже сдохнут, но чуть позже. Сначала они выполнят боевую задачу. А ваша задача – стать мёртвым говном. Это понятно?
– Так точно! – отвечали мы хором.
– Вы уроды. Вы неудачники. Вы говно. Но за то, что вы сдохнете, заказчик выплатит по три миллиона рублей вашим жёнам. Вы никогда бы не смогли столько заработать за всю свою сраную жизнь. Поэтому, когда вы сдохнете, никто не будет плакать. Всем будет только лучше. Ваши жёны купят себе новые сиськи и найдут настоящих мужиков, которые будут их ебать. Потому что вы не могли их ебать. У вас не стоит. Вы бесполезное говно.
Особенно Барс любил меня. Он говорил:
– Чечен, выйти из строя!
Я выходил.
– Чечен, у тебя стоит хуй?
– Никак нет, мой генерал!
– Правильно. Если бы у тебя стоял хуй, ты бы сидел дома и ебал свою жену, а не припёрся сюда. Ты сдохнешь, а твою жену будет ебать другой мужчина, с настоящим хуем, таким как у меня. Дай мне адрес своей жены, я первый к ней приеду. Я расскажу, что ты сдох, как вонючий кусок говна, и выебу её. Она красивая?
– Так точно, мой генерал!
– Хорошо. Тогда я её обязательно выебу. Кем ты был до того, как подписал контракт?
– Писателем, мой генерал!
– Кем, блядь?
– Писателем! Мой генерал!
– И что ты писал?
– Книги, мой генерал!
– Книги? И как они назывались? «Война и мир»? «Прощай, оружие!»? «Три товарища»?
– Никак нет, мой генерал!
– Если ты писатель, то почему я тебя не знаю? Почему я не читал ни одной твоей книги? Ты думаешь, что твой генерал дебил и не читает книг? Отвечай!
– Никак нет! Я не думаю, что мой генерал дебил, мой генерал!
– Как твоя фамилия? Акунин? Сорокин? Лукьяненко?
– Никак нет, мой генерал!
– Я знаю всех писателей. Ты не писатель. Ты говно. Повтори!
– Я говно, мой генерал!
– Я не читал ни одной твоей книги. Никто не читал ни одной твоей книги. Потому что всё, что ты написал, – это говно. Повтори.
– Я писал говно, мой генерал!
– Может, ты думаешь, что ты сходишь на войну и потом напишешь об этом книгу, станешь богатым и знаменитым?
– Никак нет, мой генерал!
– Правильно. Потому что ты ничего не напишешь. Ты не вернёшься. Ты сдохнешь в первом бою. Потому что ты говно. Ты думаешь, что ты ёбаный Ремарк? Отвечай!
– Никак нет, мой генерал! Я не ёбаный Ремарк.