Иметь и не потерять

Митька оставил машину в гараже и, дойдя до дома быстрыми шагами, скачками, через две ступеньки, поднялся на третий этаж. Поворот ключа, и замок с легким щелчком открылся.

Распахнув двери, Митька кинул мимолетный взгляд в большую комнату-зал и остолбенел, теряясь в пространстве: там, за столом, нарисовалась Галина в объятьях какого-то молодого мужика. Миг, два – и Митька ощутил в груди такую гулкую пустоту, такой наплыв тяжести в ногах, что едва перешагнул через порог. Галина или услышала его, или заметила и, побледнев, вскочила, кинулась навстречу:

– Не трогай его, Митя! Не трогай!.. Это мой бывший одноклассник!

Это «не трогай» отрезвило Митьку. «За себя бы боялась, а не за него», – крутнулась мысль, и тут, как бы изнутри, подпер его неудержимый смех. Да такой, что Галина, тараща испуганные глаза, отпрянула в сторону, ничего не понимая. «С ума сошел, подумала, – решил Митька и еще больше рассмеялся. – Вот тебе и сойка в воробьином гнезде! Я дрожал чуть ли не месяц, боясь подступиться к ней со своим отходным разговором, а все само собой и разрешилось: не сойка тут, в гнезде, а целый грач»…

Ни то молодой мужик, ни то парень в годах – сидел ни жив ни мертв. Митька заметил, как дрожит у него рука, державшая бокал с вином.

– Не вибрируй ты, как солома на ветру, – кинул он парню, – не трону я тебя. – Митька резко оттолкнул от себя Галину. – И ее не трону – шибко сладко устроилась промеж двух мужиков: один деньгу кует и в дом носит, а другой сладко топчет. – Он решительно прошагал к шкафу, в ящике которого лежали все их домашние докумены.

– Митя! – сорвалась на крик Галина. – Это же мой однокурсник! Приехал в командировку. Я его и пригласила в гости!

– Курсник или хрен с бугра, мне все равно. Возьму вот паспорт и денег немного и отвалю. Про остальное потом разберемся.

Галина попыталась остановить Митьку, но он снова резко оттолкнул ее и заспешил к выходу.

– Валяй, милуйся!

Только сбежав с лестницы, Митька трезво понял, что произошло. Но ни зла, ни подвижек на месть Галине у него не ощущалось. Лишь тяжесть в ногах не отступала. Сев в машину и тронувшись с места, Митька стал воспроизводить в памяти все происшедшее, медленно и окончательно успокаиваясь.

«Вот так, Дмитрий Степанович, открыл глазки, высветился, а куда они смотрели, когда менял семью на эту курву? О чем головка думала? Пригрелся, разлелеялся. Димочка то, Димочка это, тут тебе вкусненькое, тут тебе сладенькое, сюсю-мусю, чмоки-шпоки. Разлюли-малина. Занежился, насладил тело, а душу опаутинил. А ее не обманешь – она свое возьмет рано или поздно – вывернет наизнанку, закукарекуешь… Ишь, однокурсник-одноклассник, а что же он искал у нее за пазухой – домашнее задание…»

А дорога стелилась и стелилась под колесами автомобиля, и часа через два Митька был уже в деревне.

Глава 8

За озером тлела заря, прижатая тучами к самому горизонту, и, глядя на ее узкую, почти вишневую полосу, Иван решил, что к утру разгуляется ветер и холодновато будет ехать в город на бортовой машине. Он взглянул под навес, где, накрытая старым плащом, висела остывшая туша нетели, и почувствовал усталость. «Накрутились сегодня – четыре головы обработали с Пашей, нанюхались крови, насмотрелись на заволоку в глазах скотины, пощекотали душу, – Иван пригладил волосы заскорузлой рукой и присел на чурбак. – Если б Степашке не в школу, не лишний расход на его сборы, не стал бы так рано резать нетель, до первого бы снега выгуливалась, а там и вес другой, и качество мяса выше. Но покупок много, а денег, кроме как на житье, не имеем. – Он откинул назад голову и поглядел на небо. Оно было высоким и глубоко просветленным. Плотные и темные тучки сбились только у горизонта. – У каждого свои заморочки, – подумал он о тех, у кого резали скотину. – У нас – школа, Андрей Кузин дочь в институт снаряжает – тоже бычка забил, Паша машину ждет – деньги могут в любой момент понадобиться, только вот Дуся Храмцова ни с того ни с сего теленка не додержала до осени. Одна живет, и не в бедности, какая нужда? Хотя, кто знает, чужая душа – потемки…» – Иван припомнил, как они, обделав с помощью Андрея его бычка, заторопились к Дусе – день клонился к вечеру, а возни с забоем немало.

– …У нее вроде телок поздний, совсем еще не выгулялся, чего торопится, – не то спросил, не то осудил Храмцову Паша.

– Я откуда знаю. – Иван щурился, глядя на темный лес за деревней, на низкое седое небо.

– Не видел, что ли? – Паша усмехнулся с ехидцей.

– Не видел, – понял Иван намек.

– Мог бы и зайти, елкин кот, по случаю, попроведать, такая баба, и без мужика.

– Чего ж ты не зайдешь, коль жалость проклюнулась?

– Я чего, пришей кобыле хвост? Ты с ней, елкин кот, с детства по лопухам бегал, тебе сам бог велит приласкаться.

– Отласкал свое, пора и честь знать.

– Ласкал ты, а шпокнул Храмцов.

– Ну и язык у тебя. – Иван покрутил головой. – Удивляюсь, как до сих пор тебе никто не поддал как следует.

Паша рассмеялся.

– А некому. Ты, знаю, не тронешь по закадычной дружбе, а остальным я и сам смогу накостылять.

– Ну-ну, геройствуй. – Иван окинул взглядом худощавую фигуру друга. – Сколько я за тебя носов разбил по молодости лет, припомнишь?

– Так ты бугай. Тебе это ничего не стоит, а мне без риска не обойтись.

– Так не рискуй, утихомирься.

– Не могу, елкин кот, таким родился – таким и умру. А ты вот, хотя и на медведя двинешь без страха, а к Дуське заскочить боишься – горишь втихаря без дыма.

Иван ухватил Пашу за шиворот, пригнул немного.

– Горю, не горю, а от семьи не бегаю, не болтаюсь тряпкой на заборе, как мой средний братец.

Паша дернулся, вырываясь.

– Ну, Митька-то – оторва, с детства, пока не пошел в школу, тряс на глазах у девчонок своим штырьком и после сыпал дробь перед ними.

Иван рассмеялся.

– Было дело, выпендривался и получал от матери нахлобучку…

Они подходили к большому рубленому дому, обнесенному широким палисадником и дощатым забором.

– Живет, как принцесса в тереме, – кивнул на дом Паша.

– Тебе-то что? Тянет баба по жизни свою струнку, и добро.

– А толку? Ни мужа, ни детей…

Калитка вдруг распахнулась, и навстречу им вышла Дуся. Легкая куртка плотно облегала ее ладную фигуру.

– А я заждалась. – Дуся улыбнулась. Белые и ровные ее зубы так и заблестели между полноватых, четко очерченных, губ. – Думала, уж не придете.

– Чего бы мы не пришли, коль договорились? – сдвигая на затылок фуражку, стрельнул глазами Паша. – Веди, где твой бугай?

Дуся опалила взглядом Ивана, резво развернулась и пошла в ограду.

– Я все приготовила. Бычка почистила, – кинула она на ходу, – здесь он. – Она открыла воротца на задворки, двинулась мимо бани.

Запахло цветами, березовым листом и помидорами.

Бычок был поменьше и похилее, чем у Кузиных. Он стоял в трехжердевом пригончике и тоскливо мычал, словно чувствовал свою кончину.

Дуся ухватила его за уши и потянула.

Мужики и одуматься не успели, как телок уже стоял возле них.

– Держите, я сейчас тазик принесу для крови. – Дуся одернула куртку, сползшую почти на грудь. – Люблю жареную кровь с осердием и луком.

– Ты, елкин кот, не только осердие, но и телка за два присеста слопаешь, – принимая у нее бычка, съязвил Паша.

Дуся хохотнула.

– А что? Я одинокая, мне силы много надо.

«В девушках была хотя и бойкой, но жалостливая, – подумал Иван. – А сейчас откуда что взялось. За четыре года совместной жизни Храмцов все в ней перевернул, не туда пошагала баба. – Он поглядел в печальные глаза теленка и заметил, как мелко дрожит у него на боках кожа. – Вот тебе и скотина безропотная – чувствует смерть…»

Дуся принесла тазик. Кровь ударила пенным фонтаном, обрызгала Дусе руки, но она, не дрогнув, твердо держала тазик, стараясь не уронить ни одной капли…