Высота Стекла

Задернутая шелковой нитью круча Грозы, будучи в приподнятом настроении, решила навестить своего пока что друга, а далее будущего мужа – Отцепи-Прицепи Ура, толстостенного сосуда из ледяной крошки и ураганного, сносящего с ног ветра.

Воздушная высота, на которой сейчас громко шептала грозная туча пришла из далекой области Земляного правосудия – Черного Подреберья. Там не живут человеческие дети, там властвует холодные ветра чистого разума, который остается пока еще недосягаемым Павильону Мяса. Почему грозовые облака вообще навещают те, казалось бы, сугубо материальные края?

Правление последнего монарха было «свергнуто» слезой Стеклянного наваждения, что своим великолепием и неуемной силой души пленяет не только сердца, но и разумы. Стекло с незапамятных времен с громадным удовольствием помазывает головы всем теплокровным в радиусе его нахождения. Лучшие из тамошних сознаний желают совершить последний прыжок в недра Земли, чтобы, как им во снах навевает Стекло, перейти из одного состояния бытия в другое, более счастливое и красочное. Скинув одежды прошлого, таким вот образом принять «Очистительного Огня» в сердце, на душу и в ноги.

Темные грозовые кручи пугают людей, чтобы вложить в их тонкие эманации чувство страха, которое, как известно, является хорошим средством протрезвления. К чему тех вообще надобно «протрезвлять»? Облачные напасти грезят их вниманием, а когда то практически полностью принадлежит другому элементу, грозы свирепеют и одновременно с тем жаждат, желают и исходят горестным нытьем по утере. После каждого набега Грозы люди на несколько мгновений вспоминают себя, родных Солнцу детей, оглядываются на кучные темноты, но уже под расчет «девять» теряют эту нить и снова пускаются в мление о доступно-недоступной Высоте Стекла.

Напученная круча потому и желает испить Вдохновения, чтобы сделаться желанной красой всего Павильона, обратив их внимание на свои блистающие на звездном ветру пушистые закатные телеса.

Гроза уже достигла далекого горизонтального парапета, где дальше – только стужа и мрак космической синевы. Отцепи-Прицепи Ура встретил её в хорошем расположении духа. Он сказал дорогой гостье:

– Твоя мрачность затмевает все остальное в этих краях. Иногда мне даже начинает казаться, что области абсолютного минуса, по сравнению с твоей темной тучностью, подобны детской космической забаве. Ты как всегда прекрасна, Гроза! – Его ветряное тело распростерлось к туче туманящимся воздушно-ледяным отростком. В холодном объятье он примкнул к ней парой своих кучившихся выпуклостей. – Мое приветствие исполнено удовольствия, я обожаю чувствовать твои колоссальные объемы!

– Ты очень нежный и внимательный, Отцепи-Прицепи, даже твои ветры не смогут рассеять тот особенный туман, который копится нами на простодушных областях любви! – Расчувствовавшаяся Гроза от нахлынувших чувств было перелилась за парапет, но Ура мощным атмосферным давление согнал её жидкости поближе к себе.

– Наш союз продиктован свыше, не иначе. – Сказал Ура.

– Еще выше, чем находимся мы? – Спросила Гроза.

– Где абсолютно минусовая температура! – Ответил Прицепи.

Тем временем, дикие осы мировой Высоты, бденствующие на страже порядка и доблести, занимались тем, что прослушивали записи, любезно предоставленные четырьмя хранителями. Поварской колпак у одного из главных глашатаев накренился в левый бок и затрещал от тихого гнева. Они слушали пояснительную записку «о произошедшем», а также внимали дикому смеху, разбросанному по аудиодорожке, и причмокивали от деланного удивления.

Главному было доложено, что Гроза собирается принять вид чудесного миража, желая одурачить тем самым людское восприятие, волшбой прибрав тех в свой кучный стан. Собравшийся совет принял дело на оборот, выплескивая в высокие сферы особенно ледяные ветра, чтобы те уж точно достигли нежащихся тучных громадин.

Этот знак являлся предупреждением для Грозы, чтобы ее натура спе́шила свой стремительный шаг и заранее убоялась более мощного ледяного мрения, от которого может замерзнуть всё небесное: и воздухоплаватели очаровательных звездчатых цветов и леденеющая прелесть далекого и негаданного запределья.

Она все еще миловалась с Ура, когда их застиг грубый и колючий ветер. Первым пошатнулся Отцепи-Прицепи, завлекая в последний поцелуй тучную Грозу.

– Это главное предупреждение, дорогая, если ты продолжишь свой поход к Вдохновению, то это может закончится нашей смертью! – Кричал Ура, преодолевая мощные порывы зачавшегося вихря.

– И пускай, – так же громко отвечала Гроза, – ибо это того стоит! Оно стоит даже больше, чем ты смеешь себе вообразить! – Туча развернулась по направлению к своему Дому, намереваясь уйти. – Мой милый, я, пожалуй, оставлю тебя на некоторое время, чтобы не подвергать твою туманную леденистость опасности. Эти стеклянные прихвостни нас так просто не возьмут, я наплюю на их гладкое бдение, а ты помни меня добрым и радостным словом!

– Хорошо, Гроза, я буду посылать тебе мысленные токи на успех и удачу! Нежные чувства с нами!

Эхо унеслось за барьер пограничности, направляя поток звука во внешние области Высоты. И та все услышала. Достижение звания Грозы стоит пятисот лет болтания-кручения в небесных воздушностях. Самые стойкие, смелые, задернутые в сумрак вечера могут посметь кланяться Космосу, чтобы тот, обнажая красные десна, расплывался в улыбках, выбирая лучшее из лучшего, провозглашая новое Грозовое чудо.

Хранители Стекла предавались своим обыкновенным занятиям будучи на высоте 100-го этажа. Они правили дневниковые записи, которые являлись важной архивной звездностью на рукавах каждого из них. Жидкий снег, падавший с небесного колпака, мерно оседал на глади стеклянной прелести, расплываясь тоскливыми кляксами. Глорис невидяще разрисовывала кремовые листы дневника розовой пастой, не то желая отметить день общей скорби, не то оказывая внимание очередной интуитивной ленте. Все они сидели в полной темноте, ожидая Наплыва.

В таком занятии и внешнее и внутренне время растягивалось на манер вечного двигателя, крошащего неумолимым роком растворения каждое живое сердце, каждую стеклянную постройку и само пространство рассекая на половинчатое очарование, которое впоследствии достанется только Космосу.

Фери с Ариадной прошлепали по хрому прозрачного пола, намереваясь предаться бегу взад-вперед по спиральным лестницам Башни, желая тем самым скоротать тягучий ход опоясавшего их времени. Выйдя на нижнюю площадку Фери что-то показалось в направлении единственного источника мягкого света – блистающем сфероиде Сердца, которое дышало и ухало за весь город. Его полуночное наместие немного сдвинулось в сторону, «а это знак, – вспоминал Фери, который, по обыкновению, не предвещает собой ничего хорошего.

– Я пойду проверю сердцевину, – Сказал огуречный молодец своей напарнице, – у меня предчувствие разваренной каши в правом подреберье. Жди здесь, Ариадна. – Хранитель с огурцовым телом в костюме совы воспарил над лестницей, приняв вид мягкой капли, уносясь во взволновавшее его средоточие срединного мерцания.

Его взору предстало совершенно фантастическое действо: остряк Время чинно отколупывал от Сердца Башни по маленькому кусочку, и, макая каждый из малюток в соус из соленой карамели, отправлял их в рот, открывая тем путь в дальнейшее путешествие по собственным животворным сосудам.

Фери вперил в метафизическое одеяние Времени ошарашенный и глупый взор, а тот лишь одаривал гостя милой улыбкой. Хранитель хотел выдавить из себя слово, но не мог – его губы приклеились друг к другу стремительно застывавшей карамелью.

– Ты и твои друзья – глупцы, – обращалось Время к хранителю, – вы вознамерились слинять с Высоты Стекла, погрузив во тьму все достояние города Мяса. Вы – эгоистические свиньи, пожелавшие легкой участи. – Оно прошлепало возле сердцевины, рассекая то острым прозрачным осколком. Фери мычал от боли и негодования, но сдвинуться не мог.

Время продолжило говорить, – Не уж то вам надоело размеренное житие в Башне, ваши живые глаза заволокло скукой, а тела начали превращаться в жиле из клубничного сиропа? Подумай об этом: Император не зря отдал царский трон Стеклянному провидению, чтобы кучка холуев развалила блистающее очарование города эгоизмом и страхом.