Спираль

За следующие несколько дней сюда перекочевало всё пластмассовое стрелковое оружие товарищей. Один из ящиков набили чипсами и колой – запасы на случай непредвиденных обстоятельств.

Матрацы с коек сбросили на пол, и Антон смог проводить занятия по самбо. Сам он прозанимался пока только год, но для обучения начинающих его знаний хватало с головой.

Оставался самый главный вопрос – враг. Мальчишки единогласно решили стать запасным составом «Экстры». Ни у кого сверхъестественных способностей не было. Но, как говорит Бэлла (самый крутой медиум в команде) – способности может развить каждый. Нужно просто настроиться на пограничный мир. Сложно придумать для этого лучшее, чем подземелье место. А пока – самбо. В конце концов, кроме духов есть ещё много потусторонней дряни, с которой придётся биться кулаками. Да и террористы. Хотя, последний теракт был больше года назад, но кто знает – в новостях только и говорят о террористах, да беглых зеках.

Антон сидел на крыше и смотрел на люк. Одному идти туда не хотелось. Незачем, да и страшновато. Он снова почувствовал себя преданным. Команда, собиравшаяся бороться с врагами горожан и государства, заперта дома родителями. Стыдоба. Но самое ужасное – унылое одиночество в разгар лета. Такое бывало и раньше, когда все разъезжались в отпуска с родителями. Но всегда оставался хоть кто-то. На край – можно было рвануть в соседний двор и потусоваться с тамошними. Теперь надо обойти весь город, чтоб найти хоть одного гуляющего подростка. От обиды внутри всё закипало и сжималось одновременно. Антон часто задышал. В носу закололо. Город расплылся из-за выступивших слёз. Мальчик спрыгнул с гаража и торопливо зашагал к дому. На ходу он с размаху снёс приветливую малиновую головку с куста репейника.

Дома он бросился на кровать и, уткнувшись в подушку, стал кричать, захлёбываясь в собственном плаче. Скоро он затих. От кровати пахло спокойствием; она обволакивала, привычно вбирая в себя всё дурное. Мысли перестали метаться и перебивать друг друга, замедлились. После слёз стало легче.

Проснулся он к вечеру. На кухне шумел телевизор, позвякивало ложкой о фарфор вечернее чаепитие. Его не разбудили, не позвали. Антон снова готов был разрыдаться от обиды. Но теперь дома были родители. Он отёр подкатившие слёзы и прошмыгнул из комнаты в ванную. Холодная вода немного привела в чувство. Мальчик высморкался и посмотрелся в зеркало: лицо чуть опухшее и замятое ото сна, глаза красные, но в целом – незаметно.

Когда он зашел на кухню, родители оборвали какой-то разговор. На душе снова стало гадливо. По телевизору шли новости.

– Пойду спать.

– Ты только проснулся.

– Голова болит.

В лицах родителей мелькнуло облегчение. Видимо, разговор был важный. Голова и правда гудела – из-за слёз и дневного сна.

Из приоткрытого окна впервые за месяц ощутимо засквозило. В уличном воздухе появилась забытая за лето свежесть. Из-за неё комната превратилась в тесную коробку. Мальчик вышел на балкон. Над домом жёлтым и красным пестрели закатные облака. Вдалеке они стягивались в сплошную перину, скрывая небо; на горизонте они сгустились в тучи, почернели. То тут, то там вспыхивало. Грома слышно не было, но в воздухе отчётливо пахло грядущим дождём и далёкими ещё молниями. Внизу, во дворе, чёрно-зелёной массой монотонно шуршали кроны, как будто невидимый гигант пробирался через их густую листву – сюда косые лучи не дотягивались, и двор на фоне нарядного неба казался пугающей бездной.

Только начинало смеркаться, но весь город светился окнами. Впереди лежала безлюдная площадь. Фонари, лавки, дорожки – всё выглядело упорядоченной россыпью ненужностей. Прошлым летом из парка круглые сутки неслись голоса и музыка, не дававшие заснуть, и весь дом шумно хлопал окнами, готовясь ко сну; кто-то даже звонил в милицию или сам пытался докричаться до гулявших. Это было здорово. А теперь единственный и вечный посетитель – одинокая стела «Свободы», торчащая в центре мощёного круга. Раньше площадь напоминала ему солнечные часы или огромную канцелярскую кнопку – в зависимости от настроения. Но сегодня её вид был ещё одним подтверждением, даже символом повсеместной пустоты. Дурацкий комендантский час. С другой стороны – если придут с обыском, все должны быть дома. Заранее-то никого не предупреждают. Но понимание причин радости не прибавляло.

Мальчик перегнулся через парапет. Окно Серёгина горело, и он, Серёгин, был на балконе – Антон разглядел острую коленку товарища, упёртую в стекло; Серёгин рисовал. Его балкон сделали частью комнаты, построили широкий подоконник – туда можно было забраться с ногами, или сидеть, как за столом. Серёгин рассказывал, что иногда там спит.

Опять внутри ёкнуло от зависти. Серёгина окружали интересные вещи и книги, и все они были как будто неотъемлемой его частью. Один набор пастели чего стоил! Огромный красно-коричневый деревянный лакированный чемодан; уголки, петли, каждый гвоздик – всё золотое, ручка обтянута кожей. На красно-коричневой крышке золотая же надпись «Magic Box». Двести цветов. Но под крышкой только сто. Как в шпионских фильмах, полка с мелками выезжала и открывала вторую палитру. Каждый мелок лежал в отдельной ячейке, у каждого – своя пёстрая рубашка. Сладковатый запах пастели, чуть кислый аромат дерева и клея смешивались в головокружительный букет. Антон потянул носом, и ему почудилось, что в воздухе слышится этот запах. Может, он доносится с балкона Серёгина? Скорее, просто фантазия разыгралась. Да, хотел бы он такой подарок на день рождения. Но зачем? Ему бы всё это вряд ли пригодилось. Художник он, мягко говоря, неважный. Это расстраивало больше всего.

Сама комната Серёгина больше походила на рабочий кабинет взрослого человека, чем на спальню ребенка. В ней была какая-то общая линия, уверенность. Стены прятались за панцирем готовых картин, рисунков и набросков – часть из них была развешана, другие нарисованы прямо на обоях. Стол завален бумагами и книгами. Антон бы смотрелся в такой обстановке скорее глупо. Серёгин – нет.

Антон оглянулся. Кровать, шкаф, полупустая книжная полка, в углу – шведская стенка. Единственное, что можно считать за ценность – нож, подаренный отцом. Но и тот он отнёс в «Нору». Скука. Если придут с обыском – даже в комнату заходить не надо. Так, оглядеть с порога. Хотя, сегодня бы и это было бы неплохо. Да и вообще, обыски – штука занимательная. К ним-то ни разу не приходили. И ни к кому из ребят во дворе тоже. Пару недель назад нагрянули в первый подъезд к какому-то журналисту, кажется. Или писателю? Интересным людям всегда везёт. А такие как он вечно прозябают. Н-да.

Незаметно начался дождь. Антон забрался в постель. Через щель приоткрытого окна врывался волнующий запах природы. За дверью то и дело шаркали тапки.

Сквозь грозу слышался тревожный и настойчивый шелест листвы.

Глава 3

Капитан

Одинцов подумал, что стареет. Глядя на бесцельно слоняющихся людей, наслаждавшихся погожим днём, он увидел черту, разделяющую их. Теперь у него семья, служба, стабильность, более или менее. На ближайшие тридцать-сорок лет жизнь если и не расписана подробно, то вполне себе обрисована. От этой мысли Одинцов улыбнулся.

Двадцать лет назад он бегал в детское кафе «Теремок» через дорогу от дома, покупал холодный молочный коктейль, и жизнь казалась огромной и разнообразной. Хотелось скорее повзрослеть. Избавиться от нелепых сандалий и шорт и носить кроссовки и джинсы, и чтобы всё по размеру, а не на вырост. Ходить на работу с чёрным, как у отца, дипломатом, куда столько всего помещается. Он никогда не мечтал «кем-то стать». Глупо планировать, когда столько возможностей. Можно быть кем угодно, а если разонравится – никто не мешает переменить профессию. И ведь он не успел даже пожить так, не испробовал даже пары возможностей, вариантов. Как вдруг оказалось, что жизнь не такая уж и длинная, и разметать её всю по ветру – совсем невесело. Отучился на юрфаке. У него есть кожаная папка для документов, и расставаться с ней, чтобы стать промышленным альпинистом или разнорабочим на буровой – заманчиво, но уже поздно, да и глупо. Семья. Где-то там маячит служебная квартира, дети. Это всё привлекает сильнее отвязных путешествий и сомнительного жизненного опыта. В конце концов, из-за метаний можно к пятидесяти остаться никому не нужным, голожопым и бездомным. А хочется научиться и стать настоящим мужчиной.