Темный рай

Глава 34

Дни вошли в приятный монотонный ритм. Мэри встречала восходы солнца и ела солености, чтобы избавиться от тошноты. Она до основания скоблила и расчищала дом, стремясь избавиться от всех признаков пребывания в нем бывшей владелицы. После обеда Мэри устраивалась на задней веранде, сочиняя песни и впитывая в ребя окружающую красоту. Чаще всего, подремав в кресле-качалке, Мэри отправлялась вечером в «Загадочный лось» – выступать в гостиничном баре.

Раз в неделю она беседовала либо с шерифом Куином, либо с одним из юристов, горевших нетерпением привлечь Брайса к суду. Они не могли «пришить» ему какое-либо отношение к смерти Люси, но жаждали примерно наказать осуждением по закону об охране дикой природы, согласно которому Брайс был виновен не менее чем по двадцати девяти пунктам. Бен Лукас отделался денежным штрафом и приговором к общественным работам.

Федеральный судья заплатил более крупный штраф, получил испытательный срок, и у него конфисковали ранчо. Брайс вернулся к себе в Лос-Анджелес, изображая полное презрение к юристам, ведущим по отношению к нему судебное преследование. Самой заветной мечтой Мэри было желание, чтобы Брайса упекли за решетку до конца его жизни, но она прекрасно понимала, что этого никогда не произойдет. В жернова правосудия редко попадали люди, подобные Эвану Брайсу.

Прошел месяц с того дня, когда Мэри бросила Джею Ди вызов, сказав, что он знает, где ее найти, в случае если посчитает себя к тому готовым. Но, как видно, ему на это требовалось немало времени. Десять раз на дню Мэри задавала себе вопрос, когда и как ей следует сказать Джею Ди о том, что, несмотря на неумение наладить собственные отношения, они умудрились зачать ребенка. Мэри постоянно откладывала этот разговор, рассчитывая, что Рафферти, может быть, появится завтра и скажет о том, что любит ее.

Глупая надежда, но это было лучше, чем жить вовсе без надежды. Лучше, чем мысли о том, что Джей Ди может вообще никогда не вернуться. Мэри следовало бы поехать к нему, поскольку Рафферти имел право узнать о ребенке, но воображение рисовало ей реакцию Джея Ди на ее сообщение, как «битву века» за отстаивание своих прав: Рафферти будет настаивать на том, чтобы Мэри «поступила по справедливости», потому что он так считает, а она пошлет его ко всем чертям, потому что не собирается вступать в брак «по необходимости».

– Вот еще неплохая переделка, в которую ты, Мэрили, умудрилась угодить, – бормотала она с застывшей на губах иронической улыбочкой.

Мэри машинально погладила живот – жест, быстро превратившийся в привычку. Новая жизнь в теле Мэри была еще слишком мала, чтобы можно было ощущать ее физически, но одно сознание того, что эта жизнь существует, делало Мэри менее одинокой. Часто, закрыв глаза, она пыталась представить себе своего будущего ребенка: темноволосого малыша – мальчугана, с волевым подбородком отца, или девочку с растрепанной копной материнских волос. Потом Мэри думала о том, как будет растить ребенка одна… Сердце ее сжималось от боли до тех пор, пока она не начинала плакать. А потом она думала о Джее Ди, заложнике своего ранчо, с сердцем, никому не обязанным, поскольку Рафферти боялся, что сердце его могут разбить.

– Что ж, по крайней мере, я смогу сочинить об этом песню, – пробормотала Мэри и набросала две строчки в своем секретарском блокноте.

Она уселась в кресло-качалку и предалась созерцанию волшебной красоты окружающего мира, затягиваясь при этом заменившей ей сигареты пластиковой трубочкой для коктейля. Чувства успокаивались. Дыхание становилось ровнее. Красота природы исцеляла Мэри, навевая не имеющий определения, умиротворявший сердце покой.

Вдали высились, накрытые куполом неба темно-синие горы. Это бескрайнее небо Монтаны – синее, как кобальт, в последней стадии дня – было усеяно барашками облаков. Ласковый ветерок пробегал по долине, колыша метелки высокой травы. Вдоль ручья покачивались головки купальницы. Над головой, распластав крылья в бесконечном полете, лениво кружил орел. Две антилопы выбрались из-за густых лиственниц и, бросая любопытствующие взгляды на пасущихся неподалеку лам, подошли к ручью напиться.

Мэри впитывала в себя всю эту картину, мысленно облекая образы в слова, обрывки доносимых до нее ветром звуков – в мелодию. Подтекающей шариковой ручкой она разлиновала блокнот нотными линейками. День ускользал вместе с медленно клонившимся к закату солнцем. Время от времени Мэри слышала лай Спайка, появившегося вскоре, чтобы проверить, в порядке ли Мэри, и дать ей понять, что у него все под контролем. Утомленный своей разведывательной миссией, пес свернулся калачиком под креслом Мэри и уснул.

И, конечно же, упустил возможность проявить себя в роли сторожевой собаки, не проснувшись до тех пор, пока тяжелые башмаки не застучали по ступенькам бокового крыльца. Спайк выскочил из-под кресла и, откинув голову, разразился таким истошным лаем, что его передние лапы оторвались от пола.

Из-за угла дома появился Рафферти и, подбоченившись, грозно взглянул на пса:

– Это что еще, черт побери, за недоразумение?

– Спайк. Моя собака! – с некоторым оттенком негодования заявила Мэри, вскакивая с кресла и заправляя за уши непослушные пряди волос.

Джей Ди фыркнул, как бы давая понять, что он не может считать нечто столь мелкое, как Спайк, настоящей собакой. Спайк же не сводил с Рафферти глаз и не собирался отступать.

Джей Ди медленно присел на корточки и протянул руку, предлагая собаке обнюхать для знакомства его ладонь. Минуту спустя Рафферти уже чесал терьера за ухом и поглаживал по мускулистой спинке.

– Малый рост он компенсирует громкостью лая, – заметила Мэри.

– Берет пример с тебя.

– Очень остроумно! Рафферти, что ты здесь делаешь? – нахмурилась Мэри, внутренне съеживаясь от беззащитности своего тона. В нормальном мире она была бы спокойна и холодна. Но мир здесь не был нормальным. Мэри знала это лучше кого бы то ни было.

Джей Ди медленно встал и засунул руки в карманы.

– Приехал присмотреть за скотом, – сказал он с каменным лицом.