Страница 17 из 29
По личной милости царя Стесселю, в виде исключения, дозволили ежедневные свидания с женой. Свидания длились до трех часов, причем и жену, и сына Стесселю разрешили принимать не в общей приемной, а у себя в камере, выходившей окнами на Неву – прямо на Зимний дворец. Кстати, за окном Стесселю позволили приспособить дошечку, чтобы кормить птиц, стаями кружившихся у окон казематов.
Однако бóльшую часть тюремного времени Стессель посвятил написанию мемуаров, в которых описывал свою жизнь с детских лет. Кстати, книги, газеты и письма Стессель получал беспрепятственно. Только для корреспонденции, отправляемой им самим из заточения, действовала цензура крепостного коменданта…
Заключение опального генерала длилось недолго. В апреле 1909 года Николай II помиловал Стесселя, его освободили, и он продолжил военную службу.
В застенках Литовского замка
Литовский замок возле Театральной площади на протяжении более ста лет носил мрачную репутацию. Это была «Градская тюрьма», в которой сначала содержались уголовные, а потом и политические преступники. Не случайно в дни Февральской революции замок стал одним из символов ненавистного самодержавия, и его сожгли как тяжелое наследие царского режима…
В начале ХХ века многие представители городских властей уже понимали, что не пристало тюрьме находиться рядом с прославленным Мариинским театром и Консерваторией. Мнение это долго вызревало в недрах Городской думы, пока в 1902 году она своим постановлением не предложила тюремному ведомству взамен Литовского замка отвести участок городской земли на одной из окраин «в размере действительной надобности для новой тюрьмы» и отпустить из городских средств на постройку новой тюрьмы 367 тысяч рублей. Построить ее предполагалось за два строительных сезона. Однако предложение думы встретили в штыки: министр юстиции признал его «не подлежащим удовлетворению».
Несмотря на столь жесткую позицию, вопрос о передаче городу зданий Литовского замка продолжал время от времени будоражить умы «хозяев города». Тюремное ведомство не могло уже оставаться в стороне, но решило, по всей видимости, лишний раз поторговаться. Поэтому в 1910 году, спустя восемь лет после первой «схватки» вокруг замка, представители Тюремного ведомства заявили Городскому управлению, что их ведомство в принципе может согласиться передать замок в распоряжение города, но только при условии, если городские власти предоставят сумму в 600 тысяч рублей. По мнению «тюремщиков», именно такая сумма требовалась для строительства новой тюрьмы и отвода их ведомству около десяти десятин земли вне городской черты.
Однако Городская управа посчитала условия, предлагавшиеся Тюремным ведомством, совершенно неприемлемыми и предложила вернуться к предложению Городской думы, высказанному в 1902 году. А поскольку дело заходило в тупик, Городская дума постановила передать вопрос о Литовском замке на заключение юридической комиссии.
Но за последующие семь лет вопрос о передаче городу здания «градской тюрьмы» решить не смогли. Так и оставалось это серо-казенное здание, с двумя ангелами с крестом на фронтоне, пугалом для «интеллигентного населения» столицы.
В 1907 году целую неделю, с 1 по 7 мая, продолжались беспорядки в тюремном Литовском замке. Бунт заключенных оказался настолько серьезным, что для «умиротворения» властям пришлось прибегнуть к военной силе. Все происходило на глазах горожан, поэтому скрыть тюремный бунт было невозможно, и столичные газеты давали целые репортажи с места событий.
С утра 1 мая, как отмечал обозреватель «Петербургского листка», «все арестованные в Литовском замке проявили крайне приподнятое настроение». Тюрьма огласилась звуками революционных песен, криками и стуком. Тюремные надзиратели тщетно пытались восстановить порядок. Тогда начальство тюрьмы наложило наказание: несколько «особо опасных» бунтовщиков-зачинщиков бросили в темный карцер. Однако эта мера не привела к успокоению, а только вызвала бурное негодование остальных заключенных, которые стали «систематически производить шум и демонстративно выражать негодование».
Брожение постепенно разрасталось и 6 мая достигло своего апогея. В Литовском замке стоял беспрерывный стук и шум ломаемых дверей, табуреток, скамеек и оконных рам. Во двор замка и в Тюремный переулок (ныне переулок Матвеева между набережной Мойки и улицей Декабристов) сыпались стекла, выбитые арестованными. Как потом подсчитала тюремная администрация, убытки составили двести стекол. Именно столько стекол высадили из рам во время «первомайского бунта».
Чтобы прекратить беспорядки, администрация тюрьмы вызвала роту солдат, которая заняла Тюремный переулок и запретила проход по нему пешеходов, а также движение извозчиков. Часть роты ввели в здание самой тюрьмы. В качестве наказания за участие в беспорядках сорок заключенных посадили в «светлый карцер». К 7 мая порядок в Литовском замке восстановили, роту солдат отозвали обратно в казарму, а «рогатки» в Тюремном переулке сняли…
Впрочем, в стенах мрачного и зловещего тюремного Литовского замка иногда происходили и радостные события. К примеру, 21 февраля 1909 года в женском отделении тюрьмы впервые за все время ее существования появился на свет младенец. В тот день в одной из женских камер для уголовных едва не разрешилась от бремени молодая девушка Алексеева, осужденная за уголовное преступление. Ее тотчас же перевели в тюремную больницу, где она вскоре родила дочь.
В стенах мрачного и зловещего тюремного Литовского замка иногда происходили и радостные события…
Случилось так, что это экстраординарное происшествие совпало по времени с инспекционным обходом тюрьмы наблюдательной комиссии во главе с помощником прокурора Устиновичем. Закончив осмотр камер, он отправился в тюремную администрацию, где сообщил членам наблюдательной комиссии об «увеличении числа обитателей тюрьмы одним невинным существом».
Среди членов комиссии оказалась директор «Дамского тюремного комитета» Елизавета Алексеевна Нарышкина. (Комитет работал под «высочайшим покровительством» государя Николая II, а его попечительницей была принцесса Ольденбургская.) Потрясенная рождением ребенка в тюрьме, госпожа Нарышкина предложила собрать для новорожденной небольшую сумму денег, что и было немедленно сделано. Когда об этом сообщили роженице, она обратилась с просьбой к комиссии окрестить ребенка и назвать девочку Елизаветой, в честь Елизаветы Нарышкиной.
Просьбу матери исполнили. Церемонию крещения с участием членов наблюдательной комиссии провел тюремный священник. Крестным отцом стал камергер Назимов, а крестной матерью – княгиня Дондукова-Корсакова. С согласия Алексеевой, остававшейся в стенах Литовского замка, крестные родители передали новорожденную на вскормление специально нанятой кормилице и обязались взять на себя всю дальнейшую заботу о ее воспитании.
В петербургской печати девочку сразу же стали именовать «дочерью Литовского замка», по аналогии с «дочерью Николаевской железной дороги». Так назвали девочку-подкидыша, найденную в 1901 году на Николаевском вокзале и удочеренную помощником начальника дороги Иосифом Турцевичем. Николай II дал свое «высочайшее» соизволение на присвоении девочке фамилии «Николаевская» и почетного титула «дочери дороги». Спустя год, в 1903 году, царь разрешил ей пользоваться правами личного дворянства. Что же касается «дочери Литовского замка», то ее судьба остается неизвестной.
Во время февральской революции 1917 года узники Литовского замка были освобождены восставшими, а сам замок сожжен как символ ненавистного режима. Александр Блок, говоря о сожжении Литовского замка и здания Окружного суда, отмечал: «вся мерзость, безобразившая их внутри, выгорела». А может быть, его подожгли свои же тюремщики, заметая следы. Обгоревшие руины замка простояли до середины 1930-х годов, а затем на мощных фундаментах бывшего замка, старинных массивных сводах XVIII века, построили жилые дома…