Страница 16 из 29
На свободе в Петербурге остались еще 10 депутатов-«выборжцев», по отношению к которым действие приговора было приостановлено. Так, И.И. Петрункевич получил «отсрочку» на десять недель из-за болезни ноги. Дело о депутате Л.И. Петражицком выделили в особое делопроизводство, а В.Д. Набоков кроме дела о «выборгском воззвании» привлекался еще и по делу о «Вестнике партии народной свободы». Еще четырех бывших депутатов не посадили в «Кресты», поскольку они проходили по делам, следствие по которым не завершилось.
Спустя две недели после «посадки» 17 «выборжцев» «Петербургская газета» поместила подробный отчет о том, чем занимаются бывшие депутаты Госдумы в стенах печально знаменитых «Крестов». Тюремные надзиратели не могли нахвалиться своими новыми «постояльцами». «Смирные, – говорили они про бывших депутатов, – очень смирные!»
Конечно, к бывшим депутатам применялся не такой строгий режим, как к обычным арестантам. Все «выборжцы» носили в тюрьме собственную одежду, кроме бывшего священника Огнева, пожелавшего облачиться в арестантское одеяние. Бывшие депутаты запаслись книгами и бумагой, еще заранее договорившись между собой написать по статье для будущего сборника «Выборгские досуги». По тюремным правилам, бумага была тщательно просчитана, пронумерована и прошнурована. Чистую бумагу надзиратели могли выдавать, только убедившись в том, что взятая арестантами с собой бумага полностью исписана, находится в целости и не употреблена на написание писем.
Послабление по отношению к арестантам-депутатам относилось также и к питанию. Все они за отдельную плату пользовались улучшенной пищей. Обеды в тюрьме стоили 10 рублей 50 копеек в месяц, ужины – 3 рубля 90 копеек, булки – гривенник в день, кроме того, можно было заказать себе чай, сахар, табак, овощи, фрукты и сласти.
Ни газет, ни журналов в тюрьме получать было нельзя, однако с особого разрешения некоторые «выборжцы» получили возможность получать стенографические отчеты проходивших заседаний Государственной думы, уже третьей по счету. Владимир Дмитриевич Набоков (отец будущего писателя) забрал с собой в камеру огромное количество юридических книг. Надзиратели отзывались о нем с большим почтением: «Должно быть, богатый… книг привез видимо-невидимо, да все в дорогих переплетах… Сидит за столиком, да все книгами пошвыривает, пока не найдет ту, что ему нужно».
Тяжелее всех переносил одиночество адвокат Кедрин – будущий активный участник Белого движения в годы Гражданской войны, министр юстиции в антибольшевистском Северо-Западном правительстве. Не удовлетворяясь чтением и написанием «Досугов», Кедрин потребовал, чтобы ему предоставили какую-нибудь физическую работу. Начальство тюрьмы пошло навстречу и разрешило ему клеить картузы для табака второго сорта по заказу одной из столичных табачных фабрик.
Бунт политических
Весной 1907 года, уже на исходе революционных событий первой русской революции, Петербург продолжало лихорадить. В апреле очагом волнений оказались «Кресты» – те корпуса, где содержались политические заключенные. Из-за решетчатых окон раздавались громкие возгласы «ура» и «амнистия». Выборгская набережная и Симбирская улица (ныне улица Комсомола) буквально гудели от крика арестантов.
Из окон летели осколки разбитых стекол, показывались платки и флажки ярких цветов. С каждой минутой гул из тюрьмы усиливался и переходил в несмолкаемое «ура». В одном из корпусов арестанты выбивали окна и ломали двери.
По городу быстро распространились слухи о беспорядках в тюрьме. Публику на окрестных улицах охватывало жгучее любопытство. Люди группировались у ворот домов и жадно обменивались информацией и впечатлениями. Впрочем, информации было мало: по слухам, волнения начались после того, как среди заключенных поползли слухи о предстоящей будто бы амнистии, а крики «ура» и прочие «демонстративные проявления» вызваны были известием об отмене военно-полевых судов и смертной казни. К тюрьме спешила вызванная рота солдат и местная полиция…
Беспорядки в «Крестах», начавшиеся 15 апреля 1907 года, продолжались четверо суток. По официальным сведениям, они охватили 1-й и 2-й корпуса, где содержались политические заключенные, а причиной их стал случайный выстрел караульного солдата, прозвучавший на тюремном дворе. Став на часы, он случайно нажал курок винтовки. Выстрел гулким эхом отдался в камерах ближайших корпусов. Среди политических пошли слухи, что этим выстрелом убили кого-то из их товарищей.
На следующий день политзаключенные потребовали от администрации тюрьмы предъявить доказательства, что никто не убит. «Мы выберем депутацию из трех заключенных, обойдем все камеры и проверим, что все на месте», – заявили арестанты. В этом требовании им отказали. Не удовлетворили также и другие требования политзеков – выбирать старост и разрешить общие прогулки арестантам. Правда, разрешили раскрыть окна.
В ответ на действия властей арестанты подняли бунт: они били стекла, высовывались из окон и переговаривались между собой. Надзиратели вновь закупоривали окна, и на следующий день бунт продолжился: заключенные требовали открыть окна! Беспорядки достигли своего апогея. Заключенные бросали табуретками в окна и двери, размахивали в разбитых окнах самодельными флажками, кричали «ура».
Для усмирения арестантов начальник тюрьмы вызвал две роты Московского полка. Солдат поставили против окон 1-го и 2-го корпусов с предупреждением, что если беспорядки продолжатся, то в заключенных будут стрелять, причем даже если кто-то просто подойдет к окну. Однако угрозы «царских сатрапов» не устрашили борцов с режимом, и бунт не прекращался. Едва заключенные показывались из окон, часовые брали ружья на изготовку. Как оказалось, они не шутили: когда один из арестантов чуть больше, чем другие, задержался у окна, часовой, памятуя приказ, выстрелил.
Арестант погиб на месте. Им оказался мещанин города Юрьева Роберт Фердинандович Вейденбаум, осужденный петербургским окружным судом за разбой (иными словами – революционер-террорист). Как потом сообщало «осведомительное бюро», Вейденбаума застрелили за то, что он переговаривался в окна и обзывал часового «кровопийцей» и другими «бранными словами».
Вторым жертвой стал показавшийся у окна политзаключенный Василий Варавка, дворянского происхождения, его ранило пулей часового, но не смертельно. Варавку поместили в тюремную больницу, врач обещал скорое выздоровление.
25 апреля газеты сообщали, что военное положение, объявленное в «Крестах», к настоящему времени снято «вследствие принятых мер и наступившего успокоения в массе заключенных». За период беспорядков из тюрьмы удалили около тридцати зачинщиков волнений – «особенно беспокойных». Некоторых особенно буйствовавших арестантов отправили в карцер, откуда их, правда, уже скоро выпустили – накануне первого дня Пасхи.
День генерала Стесселя
Весной 1908 года внимание петербуржцев было приковано к генералу Стесселю, бывшему коменданту крепости Порт-Артур, томившемуся в казематах Петропавловской крепости.
Властям очень хотелось найти виновников проигранной не так давно войны с Японией, едва не приведшей к гибели империи из-за внутреннего взрыва в стране. Одним из них и стал Стессель, которого обвиняли в сдаче Порт-Артура. В 1906 году его отдали под суд, а 7 февраля 1908 года приговорили к расстрелу, замененному на десятилетнее заключение в крепости.
Наказанный генерал вызывал теперь в обществе уже не гнев, а сочувствие и сострадание. «В Петропавловской крепости есть свои дни, когда заключенным разрешено принимать посетителей, – сообщал репортер «Биржевых ведомостей». – Четверг – день генерала Стесселя. Но попасть к нему нелегко. Надо, чтобы арестованный изъявил желание принять посетителя, записал его за несколько дней до приема в особый рапорт, подаваемый тюремному начальству».
Именно так репортер «Биржевки» смог добиться встречи с узником-генералом. Стессель не жаловался на здоровье, говорил, что доволен помещением, а казенная пища, хотя и не изысканна, но вкусна и свежа. «В общем, сидеть можно, если жить растительной жизнью, – резюмировал генерал. – Больше всего угнетает лишение мундира, с которым я сжился за сорок лет службы. Даже стрелковую фуражку запрещено носить и предложено заменить шляпой».