Мастер и Воланд

Когда вождь остался один, он стал расхаживать по кабинету, о чем-то думая. Затем взял трубку и закурил, выпуская изо рта густой дым. И вдруг его лицо засияло: ему в голову пришла удачная мысль. Он вышел в приемную и сказал секретарю:

– Ну, срочно ко мне пригласи нашего главного цензора. Сейчас, ночью, отправь к нему домой мою машину. А по телефону скажи ему, пусть не пугается, это не арест. Все они трусливые.

Спустя полчаса Фринов – главный цензор лет пятидесяти, лысый, в кителе, с волнением вошел в кабинет. Хозяин сидел в кресле с трубкой и указал на такое же кресло напротив.

– Благодарю, товарищ Сталин.

– К чему эти буржуазные словечки – «благодарю», надо проще, ведь мы простому народу служим.

– Спасибо, товарищ Сталин, Вы верно сказали, – присел тот на край кресла с ровной спиной.

– Как у тебя дела, как дома в семье, нужна ли моя помощь? Не стесняйся, говори. Мы, коммунисты, – простые люди.

С натянутой улыбкой благодарности Фринов заверил, что у него всё хорошо.

– В таком случае, у меня есть к тебе разговор. Итак, ты знаешь такого писателя – Булгакова?

– Да, товарищ Сталин, это автор «Дней Турбиных».

– Так вот, скажи своим главным редакторам, чтобы всячески ругали его в своих газетах. А я со своей стороны буду хвалить Булгакова.

Фринов сделал удивленное лицо и спросил:

– Я Вас не совсем понял, товарищ Сталин.

– И не надо понимать, делай свое дело – и все. И вот что, – сказал напоследок хозяин Кремля, – об этом разговоре – никому. Если завтра по Москве пойдут слухи, что я дал тебе указание ругать Булгакова, то окажешься в тюрьме. Да, вот еще что, пусть ругательные статьи пишет старая интеллигенция. Если кто откажется, то пусть им чекисты займутся.

– Всё ясно, будет исполнено, товарищ Сталин.

– А теперь иди домой, наверно, женушка заждалась тебя в постели, – и тихо засмеялся.

В тот год, пока шла пьеса «Дни Турбиных», Сталин одиннадцать раз посетил театр. И по Москве уже ползли слухи, что генсек поддерживает интеллигенцию, несмотря на то, что в газетах чиновники от культуры продолжают травить Булгакова, называя его «белогвардейцем», «скрытым врагом пролетария» и так далее. И создавалось мнение, что Сталин – единственный защитник культуры, а враги – это госчиновники из числа старой интеллигенции, которые тайно вредят народу. И тогда Сталин начал их сажать в тюрьму, в Сибирь и даже расстреливать, тем самым подняв свой авторитет в глазах народа.

ВАРЬЕТЕ

Прошло полгода. Теперь Булгаков работал в Большом театре – писал пьесы. Он был счастлив, как никогда. Конец его мучениям в коммуналке, он купил отдельную квартиру в доме, где в основном жила интеллигенция. У них часто собирались актеры, художники, поэты со своими женами. Однажды Анна Ахматова привела собой молодого поэта Осипа Мандельштама. Все сидели за круглым столом. После сытного ужина – Булгаков был рад, что может досыта угостить друзей – стали пить чай. Хозяин дома попросил Анну почитать свои стихи, и все зааплодировали. Едва она закончила, Михаил дал слово поэту Танаеву, но вдруг Мандельштам поднялся с места и стал читать свои стихи. Всех удивило столь странное поведение молодого поэта. Однако его стихи оказались умными и пришлись всем по душе. Все разом захлопали. И лишь тогда на серьезном лице поэта гости заметили легкую улыбку. Он был самоуверен, так как знал цену своим стихам.

– Я еще один прочитаю, – сказал Иосиф и стал вновь хмурым. – Как вам известно, друзья, два месяца назад арестовали двух пожилых литераторов – Эрдмана и Каблукова. Это в память о них, то есть в отместку тирану.

С первых же строк стихи потрясли, у всех по телу пробежал холодок.

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлевского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

И слова, как пудовые гири, верны.

Тараканьи смеются глазища

И сияют его голенища.

А вокруг его сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей…

В эту минуту испуганный Михаил специально двинул чашку с блюдцем к краю стола, и она с шумом разбилась о пол. Все вздрогнули. Люси кинулась к мужу и подняла осколки, а муж громко сказал, словно ничего не произошло:

– Прошу, гости, угощайтесь конфетами.

И жена тоже поддержала мужа:

– Попробуйте вот это варенье, уверяю вас, всем понравится.

Так хозяин дома прервал чтение опасных стихов в своем доме. Среди гостей могли быть люди, которые сотрудничают с НКВД. Ахматова сразу поддержала хозяев дома и произнесла:

– А ну-ка, попробуем, – и взяла две конфеты, одну дала поэту. – Осип, и ты попробуй.

Однако обиженный поэт даже не взглянул на нее и продолжил стих:

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет.

Как подковы кует за указом указ:

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него, – то малина,

И широкая грудь осетина

Осип сел на место, довольный своим поступком, и за столом воцарилась гнетущая тишина. И тут Михаил вспомнил про поэта Танаева и дал ему слово.

– Между прочим, – заметил кто-то из гостей, – наш друг Игорь Танаев получил квартиру от писательской организации. Пусть хоть одна комната – все же своя. Давайте поздравим его.

Все были рады за друга, кроме поэта Мандельштама, который воскликнул:

– Чему радуетесь, ведь эти квартиры – подачки от коммунистов. Сталин таким путем подкупает интеллигенцию России. Это ужасно! Лучше жить в сарае, чем брать у них жилье.

Люси возразила:

– У Игоря двое детей, давно скитаются по чужим людям. Что делать, если жильем распоряжаются коммунисты.

– Что удивительно, – добавил Михаил, – наш Игорь не пишет хвалебных статей о партии, о пролетариате, – и всё же получил. Потому что и в Союзе писателей понимают, что отрицать талант нельзя.

Когда хозяева закрыли дверь за последним гостем, Люси словно вспыхнула:

– Зачем Анна привела этого Мандельштама – выскочка, бестактный, а еще – явный провокатор. Прийти в чужой дом и читать такие опасные стихи, а вдруг среди гостей доносчики?

Михаил помогал жене убирать посуду.

– Этот Осип хоть и надменный, всё же его стихи хороши. Я читал их. Он слишком честный и не может жить иначе, как бы не закончил свои дни в тюрьме.

– Скажи Анне, пусть больше его не приводит в наш дом. И без того тебя ругают в газетах, так еще этого не хватало…

– Анна сама не ожидала от него такого. И всё-таки талантливых людей нужно поддерживать.

Спустя два дня супруги Булгаковы сидели в театре в первом ряду. На балконе сидел Сталин со своей свитой. Со стороны вождя это было девятое посещение пьесы «Дни Турбиных». Это всех удивляло, и в зале люди стали шептаться между собой, что Сталин поддерживает интеллигенцию, а значит, он за свободу слова в стране. Такое могло лишь радовать и давать надежду на лучшее. Хотя в действительности аресты деятелей культуры – артистов, писателей, поэтов, художников, а также педагогов, не говоря об инженерах – стало еще больше. Это оказались люди, которые осмелились критиковать вождя в своем кругу, и об этом узнали чекисты через своих агентов.

Когда занавес опустился, как всегда, бурными аплодисментами автора вызвали на сцену. Булгаков, в дорогом импортном костюме с бабочкой делал легкие поклоны зрителям. И в какой-то миг его счастливый взгляд застыл на Сталине. Вождь тоже был доволен: на лице – сдержанная улыбка, вялые хлопки.

Писатель задумался: «Зачем он снова явился, уже в десятый раз, неужели ему не надоело? Или на самом деле в восторге от моей пьесы? Вряд ли, – ответил он себе, – он умышленно выбрал такую тему, которая у народа вызывает ностальгию по тем временам, когда Россия была намного свободнее. А может, и вождь тоже предался ностальгии, ведь это годы его молодости, когда он со своими товарищами по партии грабил банки или устраивал собрания, митинги? Чему он так улыбается?» В эти секунды Булгаков в своем кармане брюк нащупал пенсне, которое он надевал в своем кругу для забавы, как символ прежней красивой жизни. В царское время его носили умнейшие люди: профессора и иные образованные люди. Даже мода была на нее. Нынче пенсне носили лишь старики. И писатель нацепил его, с золотой цепочкой, на левый глаз. В зале это вызвало еще большее волнение. Словно пред ними стоял человек той эпохи.