Страница 14 из 19
«И что с ними будет?»
«То не твоего ума дело».
«Ваше Высокопреосвященство, возможно, следует молить Господа о ниспослании папе раскаяния?»
«Ну и смешон же ты в сих чаяниях! Быстрее папский посох прорастет зелеными побегами, чем обладатель его прольет хоть одну слезу раскаяния. Нет, дорогой сын, в таких вопросах Господь хранит верность молчанию и предан глухоте».
Договорив, Сколари задумался, но его размышления к своему стыду прервал я, ибо возмущен был увиденным на его столе трактатом Цицерона.
«Ваше Высокопреосвященство читает языческого оратора? Как можно!»
Кардинал ответил:
«Мне ведомо, что над твоей дерзостью должно властвовать пинками и палкой, но я не в том расположении духа, чтобы обрушить на главу твою полную глупых измышлений, что-нибудь тяжелее слова. Считаю более разумным объяснить твоей глупости, дабы обратилась она в мудрость, что не следует отвергать того, в чем хорошо наставляет языческий автор, ибо и Моисей не отверг совета тестя своего Иофора».
Я поспешил с раскаянием в дерзости, но кардинал прервал меня, дабы продолжить разъяснения:
«Об Овидии говорится как о проводнике нравственности. Он желал наставить людей на путь законной любви и брака, а не срамного сожительства, кое в наши дни множится еще и от того, что этот губитель благочестия Иоанн XV поднял такие цены за свершение таинства брака, что дешевле получить отпущение греха и сожительствовать дальше. Овидий учил целомудрию, праведной любви, за что и претерпел гонения. Он умер кротким, как истинный христианин. Достигнув глубоких лет, он поведал о тайнах Господних, о жизни и успении Марии Девы, об апостолах вел беседы. Об этих подробностях известно нам из трактата «De vitula», коий он оставил потомкам и коий был найден на его могиле. А Вергилий? Он есть прововестник Христова Пришествия. Дабы убедиться в этом надлежит лишь обратить взоры на его IV Эклоги. Гораций был учителем морали. Боэций учил радоваться Божественной милости и уповать на вечное воздаяние. Лукиан являл исключительно лишь примеры высокой добродетели. Конечно, мы веруем не в философию, но лишь в Святую Троицу. Мы согласны со словами святого Ансельма: «Бог не желал, чтобы спасение Его народа зависело от диалектики». Но мы не отвергаем мудрость философов, ибо и до Пришествия Бог являл миру примеры морали и чистоты духа и сему поучал, дабы хоть как-то подготовить сердца людей к нагорной проповеди Христа. Однако все в мире не терпит злоупотреблений. Надлежит помнить, как Христос, явившись в видении блаженному Иерониму, повелел ангелам жестоко высечь его за слишком усердную любовь к Цицерону, ибо вера человека зиждется на Святом Писании, а не изысканиях философов».
После беседы о философах, коя вдохнула в меня не малые смущения, мы приступили к работе. В первую очередь мне были переданы письма для отправки их с гонцом герцогу Фонди и Гаэты Кагетакусу из богатейшего дома Каэтани, чей род настолько древний, что восходит еще ко временам римских цезарей. Мне известно, что герцог Кагетакус врагом был Оттону II Рыжему и вряд ли будет другом его наследнику. Другое письмо было адресовано в Византию Льву Синадскому. Оба письма были написаны рукой кардинала и являлись секретными. Мне осталось лишь скрепить их печатью.
Далее кардинал зачитал мне с удовольствием полученное письмо от своего друга архиепископа Кельна, в коем давалось описание чудес Божьих:
«Как только у нас в Соборе начали служить мы мессу, поднялась такая сильная буря с градом, что все наши посевы погибли и урожай вместе с ними. Но и тут Господь сохранил место для чудес, ибо поля тех, кто поднес дары Небесной владычице, град даже не тронул. В Кельне всю ночь бушевала буря, сверкая молниями и земля тряслась так, что и колодцы переполнялись и некоторые дома разрушились».
Далее шли в письме теплые слова приглашения Сколари в Кельн. Мой господин продиктовал мне слова ответа:
«Благочестивый порыв толкает меня к вам, но препятствует природная необходимость, связавшая все своим законом, и свойства германского климата находятся в противоречии со свойствами моего тела».
До вечера я работал с кардиналом, что рука моя немела, держа перо. Дома мне предстояло перенести черновики писем на дорогой пергамент и отправить адресатам с гонцами. В ответ на мои обещания все успеть в срок, Сколари ответил:
«Я бы предпочел, чтобы ты молчал, боясь не поспеть за делом».
На ужин у меня младенец, коего подобрал я прямо у подножья Колизея. Он был жив и дал мне знать о своем существовании криком. Я принес его домой и свернул шейку. После разделал и начинил его живот овощами. Потушив сие кушанье, я славно потрапезничал с отменным вином. Вкус сего яства до того был дивен, что запас слов оказался у меня не столь богат, дабы дать наслаждению, мной изведанному, достойное описание.
Человек – это очень вкусно! Люди вкусны от природы. Мы можем нравиться друг другу не только вызывая чувства похоти и сладострастия, но и позывами в желудках. При виде красивой девицы можно испытать чувство двоякое: какое же красивое у нее тело без одежды, но спустя время добавить – вкусное, ибо после одного насыщения, может следовать другое. Мужчины тоже вкусны, особенно молодые. Но дети еще вкуснее и их можно съедать целиком и очень быстро. Тела же взрослых жертв, все съесть трудно одному и потому приходится от частей избавляться. Надлежит признать, что очи наши алчут большего, чем способен вместить желудок.
Следует вспомнить о том человеке, коего я направил вместо себя в паломничество отмаливать мои грехи. Паломники вернулись чуть менее недели назад и сообщили мне, что нанятый мной богомолец умер по пути назад. Они передали мне грамоты с печатями как то и было оговорено. Грамоты доставили его спутники. Не имея более на себе никаких вовсе грехов, что есть чувство невероятной легкости, сравнить кою не с чем, я выплатил положенную сумму его вдове. Отмечу, что одна из дочерей покойного весьма приглянулась моему желудку, что и ныне истекаю я слюной при воспоминании ее телес.
15 Упоминание о съеденной мной девушки. Убийство папского аркария
Я начну самого приятного дальнейшее мое повествование, ибо зубам моим пришлось сегодня сладко и желудку радостно. Все от того, что я съел дочь того паломника, получившего отпущение моих грехов. Встретив ее на улице с корзиной яблок, я заманил ее домой, где растерзал и приготовил отменный ужин. Месяц после первой с ней встречи не имел я покоя, ибо всякое о ней воспоминание будоражило во мне аппетит и бурлило животом. Внешне я довольно красив и не только нравлюсь женщинам, но и вызываю доверие у девочек нежного возраста. Роста я не высокого, но плечист и от природы снабжен красивым лицом, кое украшает борода. Глаза у меня темные и, как и полагается римлянину, я имею курчавые волосы. Телом я весьма волосат, что также у женщин вызывает приятные ощущения при прикосновении ко мне. Одеваюсь я только в очень богатые наряды, украшая шею цепью из золота и пальцы перстнями. Но к тому меня еще и обязывает занимаемая мною должность, ибо обязан секретарь выглядеть достойно положения.
О произошедшем в Риме могу упомянуть лишь потрясшую всех новость: в своих покоях был изрезан и заколот папский аркарий. Нет сомнений, что убийство сие было организовано Кресченсцием. Попытки папы Иоанна очернить патриция успехов не имели. Враги Кресченция подсчитывают его славу и свой позор. Но весь Рим до того обрадован смертью одного из самых лютых взяточников, что по всюду чернь чинит торжества и трактирщики угощали постояльцев за свой счет. До того дошли радостные ликования, что толпа каких-то рабочих ходила и кричала: «Дайте нам убийцу аркария, мы пожмем ему руку!» Можно подумать, они после смерти его станут жить лучше? Другой придет на его место и как бы им хуже не стало. Глупые голодранцы!
16 О массовых драках в Риме. О мерзких крестьянах
Пишу строки сии под крики толпы, лязг ножей, мечей и непрерывные удары. С самого утра по неизвестным никому причинам на площади разгорелась массовая драка. Обычно кто-то учиняет ее с кем-то, иные, охваченные яростью, вступают в драку, что она ширится и множится участвующими. Впоследствии массовая драка разрастается до того, что уподобляется стихийному бедствию, сметающему все на пути. Городские стражи оказались бессильны предотвратить сей ураган людской ярости, как бессильны оказались и рыцари Кресченция. Ныне драками охвачен весь Рим, что нет переулка, где бы ни чинился мордобой. Лавочники увидев, к чему дело идет, спешат закрыть лавки, священники запирают церкви, ибо пред очами дерущихся нет ничего святого.