Страница 1 из 19
Илья Злобин
Хроника людоеда
1 Тут рассказывается о причинах, побудивших меня к ведению Хроники. О голоде в год Господень 969. О детстве, проведенном в монастыре. О Великом голоде
Я и впрямь печалюсь сильнее, чем верно полагают некоторые; да, я негодую на бесчувствие многих людей, которые отличаясь своими познаниями, любовью к словесности, красноречием, не радеют о том, чтобы, запечатлев на бумаге, донести до тех, кто придет, после них, дела, кои Всемогущий столь часто творит во всех уголках земли. Не только у первых отцов христианской веры, но и у язычников издавна существовал обычай записывать все дела и деяния злые и добрые. А наши современники о коих я говорю, без сомнения, далеко не столь ревностные, как те христиане и язычники, беспечно позволяют угаснуть памяти обо всем, что совершалось в их время и что могло бы быть полезно последующим поколениям. Богодухновенный псалмопевец восклицает Богу: «Да хвалят Тебя, Господи, все дела Твои!» Иными словами, Господа надлежит прославлять всем делам Его, но как может прославлять Его то, что никому неизвестно? И как люди, кои сих дел не видели, познают их, если им не расскажут? Как они сохранятся в памяти далеких веков, коим предназначено прийти на смену нашему, если о них не написать? Сие безразличие, кое погружается в бесплодное молчание, достигло ныне такой степени, что все произошедшее за последние четыре или пять столетий, в церкви ли Божьей, в христианских ли королевствах, нам, как и всем, почти неизвестно. В самом деле, столь велико различие между нашей эпохой и прежними, что нам достоверно известно все, случившееся пять столетий или тысячелетий назад, и вместе с тем мы пребываем в неведении о событиях, случившихся много позднее или даже в наши дни. Есть великое множество древних историй, церковных актов, книг, заключающих в себе великое учение, наставления и примеры Отцов. Но стоит нам обратиться к событиям эпох, соседствующих с нашей, едва ли мы найдем хоть один труд, коий о них повествует. Древние историки, от души желавшие собрать все, что можно обратить на пользу, заимствовали в самых отдаленных народах и чужеземных языков все, заслуживающее интереса; все, что сии народы и языки могли дать; все, что способно принести пользу людям. Египтяне усердно изучали язык и науки греков, греки – язык и науки латинян, латиняне – язык и науки греков, евреев и многих других народов; и все, что они находили особо пригодного и полезного, они распространяли посредством писаний и переводов. Те же, кто в наши дни столь привержены латыни, поступают совсем иначе: они не только не интересуются тем, что происходит за пределами их страны, но и не дают себе труда ни узнать, ни познакомить других посредством письменного или устного слова с тем, что творится в двух шагах от них.
Преступим же к повествованию дел, коим я был свидетелем и в коих участвовал лично. Так уж установлено, что мы не властны избирать для себя времена, но можем лишь жить и умирать в них. Но эпоха, в коей живу я, во сто крат светлее эпох языческих, ибо ныне сияет свет христовой веры, с чем не сравнятся никакие удобства и красоты Рима времен языческих тиранов.
Я родился в годы понтификата Бенедикта V, коий пришелся на 964-966 года. Ныне год Господний 990. Получается, мне не более 26 лет. Родившись в семье горшечника, я был обречен на бедность, если бы не голод, пришедший с воцарением в 969 году папы Иоанна XIII. Сей год ознаменован был великим бедствием наводнений, вызванных проливными дождями. Тибр затопил Рим и окрестности, а с ними и урожай. Погиб весь скот, а с ним от голода стали изнывать и люди. Господь, оставаясь глух к нашим молитвам, продлил губительный мор и на следующий год, поддержав бедствие страшной засухой. Хотя даже воспоминания об этом сущая для меня пытка, для памяти потомков я готов претерпеть ее.
Переев всех кошек и собак, люди стали есть лошадей, кои всегда в цене. Потом дошло до крыс. Похлебки из крыс не забыть мне никогда, как не забыть и радости при виде миски с супом, в коем плавали куски крыс в плоть до голов, лап и хвостов. Когда и крыс было уже не сыскать, люди обезумели до того, что появились случаи похищений трупов воров и убийц с виселиц, чтобы пожирать их. Попутно с трупоедством явилось и людоедство.
К тому времени голод царил уже во всех землях империи и во всех королевствах. Не было уголка, где можно было скрыться от этого мора. В Германии были нападения мышей. Епископ Майнца Хатто был в 970 году загрызен мышами. Перед этим он повелел согнать голодных крестьян своей епархии в амбары и запереть там, а после велел всех их там сжечь. Через две ночи епископа самого загрызли мыши, копошащиеся в его замке в поисках еды.
В семье нас было трое: я и двое братьев. Я был самым младшим и любимым у матери, ибо она считала меня умнее братьев. Старший был любимцем отца, ибо отец считал его самым трудолюбивым. Среднего, о чем я подозреваю, мы съели. Он внезапно исчез, но в доме в тот же день появилось мясо. То, что мы ели именно брата, не вызывало у меня сомнений и потому, что даже я, самый младший, успел уже потерять друга Уберто, коего съели его родители. Он, как и мой брат исчез. Я пришел к нему дабы позвать его есть желуди, кои нам в те дни казались вкусными, если их пропарить. Зайдя к нему, я от его матери услышал, что Уберто исчез, но в тоже время я учуял запах мяса, а в котле увидел вариво, с белой пенкой. Каждый знает, что если пенка у бульона белая, значит, там варится человеческое мясо. Скрывая ужас, я соврал, что на улице меня ждут друзья и пообещал вернуться, но только я вышел за дверь, тут же поспешил удрать прочь.
Голод не прекращался. Вскоре старший брат и отец стали липким взглядом смотреть и на меня. Заметив их голодные взоры, мать сделала вид, что не замечает этого и не верит моим подозрениям, что я стану следующим. Однако, ночью она подняла меня и велела идти с ней. К утру, мы добрались до монастыря бенедиктинцев.
Так я оказался в тихой и безопасной обители, где поначалу выполнял всякую работу, но братия, разглядев во мне тягу к знаниям, направила меня в школу при монастыре. Науки я осваивал так быстро, что учитель счел меня лучшим из учеников и требования его ко мне непрерывно умножались.
В аббатстве имелось два вида школ. Одна находилась за стенами обители и была открыта для всех желающих бесплатно получить образование. Никому никогда не отказывали. Даже мне, сыну горшечника, оказан был весьма теплый прием. Хотя тогда, как и ныне мальчики больше мечтали о мастерстве рыцарства, нежели об учености.
Когда я обнаружил таланты, меня отправили во внутреннюю школу аббатства, где учились углубленно. Тут уже порядки царили по-настоящему суровые. Не дозволялось даже на мгновение оставаться одному. За ослушание – розги. Даже учителю не дозволялось оставаться наедине с учеником во избежание греха. Если учитель Горация Орбилий был щедр на розги, то мой учитель розги не выпускал из рук.
Мой учитель, брат Убертино, следовал идеалам Кассиодора, основателя монашества VI века и нас приобщил к тем же идеалам. В чем же идеалы Кассиодора, кои и я почел своими? Чем же и учителю моему брату Убертино и мне не подошли идеалы соперника Кассиодора святого Бенедикта Нурссийского? Мирское знание монахи Кассиодора приобретали путем чтения хороших и, что главное, правильно написанных текстов. Умение правильно писать, соблюдая строгие заповеди орфографии и грамматики, считали они приоритетным. Сперва грамматика и орфография – потом уже богословие. Святой Бенедикт имел другую последовательность: сперва богословие, потом грамотность. Обитель святого Бенедикта – это школа служения Богу. Обитель Кассиодора – академия наук, где готовили, прежде всего, просветителей, а не священников. Брат Убертино весьма сокрушался о смерти традиций Кассиодора, имя коего ныне почти позабыто. Его идеи умерли, и их заменили идеи святого Бенедикта.
Ныне же, будучи секретарем Его Высокопреосвященства кардинала Джованни Сколари де Синьи из графов Конти, держа в руках послание к нему от его осведомителя в Милане, я и сам сокрушаюсь, что не идеалы Кассиодора сегодня в цене, а святого Бенедикта: «Затем герцог сел на коня и отдал себя в полное распоряжение лошади. Но мы не опечалились его скорому отъезду. Даже епископ Арнульф Миланский стоял бодро, что его правая щека весело улыбалась. Герцог собой весьма красив, но супруга его отнюдь нет, ибо имеет курносый нос, резко переходящий в шею. У самого герцога есть привычка облизываться до ушей, что смущает всякого свидетеля сего действа». Нет смысла продолжать сии бессмыслицы изложенные таким языком, что не знай мы автора послания и лиц, описанных в нем, мучительно гадали бы каких чудовищ нам тут описали. И все это результат того, что предмет логики ныне тоже не в почете.