Пираты Балтийского моря

Возле дома Стояна всё ещё лежали тела двух ливонцев, а возле них уже крутились несколько рыцарей, сидящих верхом на лошадях, и пеших ландскнехтов, настороженно оглядывающихся вокруг себя. Воины Христа явно не понимали, что случилось с их братьями. Те лежали на земле без каких-либо видимых ран, и это их сильно смущало. Ландскнехт, стоящий рядом с домом Стояна, что-то закричал, указывая на дверь. Тогда один из рыцарей поскакал к дому и мечом срубил висящий над ней на верёвочке коловрат. Тут же ландскнехт поднял его с земли и подал рыцарю, а сам вбежал в избу и через некоторое время уже тащил за собой отца Стояна. Он кинул его прямо под копыта рыцарского коня.

– Колдун?! – рявкнул рыцарь и мечом указал на старика.

– Очевидно, что именно так! – прокричал в ответ кнехт.

– К магистру его! – приказал всадник.

Кнехт схватил старика и поволок на суд своего господина. Один из рыцарей не торопясь поехал за ними. У дома Стояна остались ещё один рыцарь и кнехт. Они продолжали осматривать трупы. Наконец, насмотревшись вволю, рыцарь ускакал вслед за ушедшими, а кнехт остался охранять тела.

Всеволод лежал за пригорком и, сжав кулаки, смотрел на чужеземца. Герка напряжённо поглядывал то на здоровяка, то на Стояна. Наконец Всеволод не выдержал и вскочил было, чтобы ринуться на оставшегося в одиночестве кнехта, но Герка, который в это время, сняв свою рубашку, разрывал её на части, хладнокровно произнёс:

– Если ты сейчас погибнешь, то погибнет и твой друг. Ему нужна наша помощь!

Здоровяк ещё раз с ненавистью оглянулся на врага и опустился на землю. Обхватив руками голову, он произнёс:

– Ненавижу! За что нам посланы такие испытания? Чем отец Стояна виноват перед этими выродками?

– Я думаю, что отец Стояна поблагодарил бы нас, если бы нам удалось спасти его сына, – ответил Герка и, приложив огромный подорожник, заткнул рану на груди друга, после чего крепко перевязал его. – Лучше помоги затянуть повязку покрепче, чтобы кровь остановить!

Не прошло и часа, как полтора десятка закованных в броню ливонских рыцарей верхом на конях молча смотрели, как ненасытное пламя поглощает хибару рыбака-язычника. Лёгкий морской ветер трепал их белые накидки, на которых красовались ярко-красные крест и меч, а на отполированных до блеска латах красноватыми отблесками отражались языки обжигающего пламени огромного погребального костра, устроенного ими из хижины бедного старика. В центре шеренги на чёрной лошади сидел невысокий щуплый мужчина в чёрной кирасе, поверх которой была накинута белая мантия с большим, во всю грудь, красным крестом. Это был сам Вальтер фон Плеттенберг, великий магистр Ливонского ордена. Он недовольно морщился от летящих в его сторону пучков соломы с крыши горящего дома, но тем не менее продолжал неотрывно смотреть на языки пламени, пожирающего ветхое деревянное строение. Справа от него на пегом коне возвышался крепкого сложения рыцарь, наблюдавший за пожаром с полным безразличием, совершенно не моргая.

– Над дверью хибары рыбака висел еретический знак, господин магистр, – безразличным тоном произнёс рыцарь и протянул всаднику в чёрном сорванный оберег – знак коловрата. – Ещё у этого еретика был в руках вот этот посох с их четырёхглавым идолом. Этих доказательств вполне достаточно для вашего истинно справедливого решения, господин магистр, поэтому позволю себе заметить, что он понёс вполне заслуженное наказание. Вы совершенно правильно приказали сжечь этого непокорного вероотступника вместе с его рассадником ереси и скверны, чтобы таким путём окончательно искоренить остатки ядовитых корней язычества на этой земле, освобождённой нами во славу Господа нашего для воцарения более достойной веры на этой грешной земле.

Магистр косо посмотрел на ненавистные языческие символы и каркающим голосом приказал бросить их в огонь. Его секретарь тронул поводья коня и неспешно подъехал поближе к горящей избе, совершенно не сторонясь обжигающего жара. Он размахнулся и бросил древний посох в огонь. Вслед за посохом полетел и оберег. Проследив за его полётом и убедившись, что и тот и другой скрылись в ярком пламени, секретарь развернулся и неспешно вернулся обратно в строй.

– Исполнено, господин магистр.

– Хорошо. Нашли ли ещё в этих хибарах, которые недостойны для жизни истинно верующего человека, что-нибудь непотребное? – поморщившись, прокаркал магистр и покосился на две другие избы, которые уже догорали.

– Нет, господин магистр. В этом непотребном месте, что сейчас перед вами, мы нашли еретические знаки, а те две хибары подожгли, дабы данные нашим Господом в услужение нам язычники понимали, что уклоняться от уплаты десятины – это греховное и наказуемое деяние, которое никоим образом не может поощряться нашей властью, и мы всегда будем жестоко наказывать их за уклонение от их святой обязанности перед нами.

– Ты прав, брат мой, нам нужно учить этих дикарей искренне почитать нашу единственно истинную веру, и учить их так, чтобы у них не было даже помысла нарушать порядки, установленные нами здесь раз и навсегда. Господь Бог дал нам в управление эти земли, и мы обязаны нести тёмным, необразованным племенам истинный луч света – нашу веру. Это единственный путь избавления от лукавого. Поэтому совершенно недопустимо и сурово наказуемо наличие в их домах подобных еретических знаков. Думаю, что местные дикари сегодня получили хороший урок и надолго запомнят его! Смерть наших воинов отомщена! Колдун мёртв, а каждый второй житель деревни будет наказан за недоносительство! Их имущество будет полностью изъято в пользу ордена, а они сами и их семьи станут навечно батраками наших ландсгерров! – громко произнёс магистр и посмотрел на стоящих неровной толпой жителей рыбацкой деревни, чтобы убедиться, что и они слышали его слова.

Он специально согнал всех, от младенцев до еле стоящих на ногах стариков, чтобы те имели возможность посмотреть, как будет гореть их соплеменник. Жители деревни стояли прямо перед пылающим огнём, так что его жар охватывал их лица. Пламя пожарища разгоралось всё больше, и уже казалось, что ещё немного – и дальше терпеть этот пекло будет невозможно. Матери, держащие на руках пронзительно ревущих младенцев, старались отвернуть от огня их раскрасневшиеся от жара лица. Они пытались прятать их на своей груди, но это мало помогало. Рокочущий гул пламени перемешивался с детскими криками. Закалённые суровым морем рыбаки встали плотным строем в первой шеренге, чтобы хоть как-то защитить своих женщин и детей от обжигающего огня. Они молчали. Их лица не выражали никаких эмоций. Они все как один смотрели на огонь. Позади них, в нескольких саженях3, железной стеной стояли немцы. Лишь редкое ржание лошадей, прерывало треск огня пожарища и надрывный плач младенцев.

– Ваша правда, господин магистр, я абсолютно уверен в справедливости наших действий и искренне убеждён, что только наша вера может принести истинный свет надежды этим дикарям и отвернуть их от тьмы, в которую их затягивает язычество! – подобострастно ответил секретарь магистра и покосился на собравшуюся толпу.

– Пламя истинной веры нельзя погасить ничем, и они в конце концов поймут, что только наша вера – это абсолютная истина, дарованная нам Всевышним, и только мы являемся её проводниками! – произнёс магистр и с надменным видом взглянул на склонившего перед ним голову помощника.

Затем он перевёл взгляд на догорающую избу еретика. Над провалившейся крышей торчал обугленный крест с висевшими на нём обгоревшими останками человека. Это всё, что осталось от некогда могущественного старца. Стая воронья уже кружила над избой, предвкушая пиршество, но пока ещё не решаясь снижаться. Птицы чуяли поживу, нервничали и раздражённо каркали, но едкий дым и раскалённые угли, а также присутствие людей не давали им приступить к трапезе. Магистр посмотрел на стаю ворон, поморщился и почти в унисон им прокаркал:

– Поехали отсюда, брат мой, нам здесь больше делать нечего!

3

Сажень – древнерусская мера длины, примерно 2,13 метра, применявшаяся в основном для измерения земельных участков.