Страница 27 из 31
– Вы Колчака уважаете, господин чекист, ваше право. Удивлены?.. После того, как произвели у меня обыск и нашли листовки в его защиту, не ожидали таких откровений?.. Или революционная ситуация между матерью и детьми вас не удивляет?
Молчал я долго – успел услышать ее тоскливый вздох. Очень, знаете ли, в офицерском духе: отвечать с охотной прямотой, а потом думать, не было ли сказано лишнее…
– Революционная ситуация в семье была со времен Сократа, – замечаю – помните его высказывание о безнравственности молодежи… Возможно, он кого-нибудь более древнего цитировал, кто знает?.. – пожимаю плечами с безразличием, чтобы ее успокоить. Поверила, расслабилась… – А вот насчет офицера и политики не соглашусь! Должен интересоваться политикой офицер! И должен в ней хорошо ориентироваться!
– Политизированная армия, представляю, – бледно улыбнулась Колокольцева – в Офицерском собрании день начинается с агитационных речей сугубо штатского комиссара… – кстати да, думаю… Неплохи были бы комиссары с военным дипломом… – Вернете вы, большевики, со своим политическим образованием офицеров век гвардейских переворотов, помяните мое слово! – повысила она голос и снова закашлялась – Вот, возьмите, пожалуйста, – протянула мне аккуратный бумажный сверточек. Ниткой он был перетянут. На ощупь я определил, что там упаковали – вскинул на нее повеселевшие глаза:
– Отобрали, значит, игрушку, Наталья Алексеевна?.. Которая не игрушка, конечно, а хирургический инструмент?.. Надеюсь, не у спящих потихоньку взяли? – и попал в точку: вспыхнула, прикусила губу… – Верните Жене мой подарок, пожалуйста. Он ведь врачом хочет стать, разве вы этого не видите?.. Еще пуще Колокольцева зарделась, гляжу, видит-видит, не сомневайтесь, и приятно ей, что другие это тоже видят…
– Хоть бы что другое… – пробормотала обессиленно – ох, что я?.. Благодарю! Но… Другое… Не такое страшное… То есть… – запуталась в словах и поникла, страшась уже, что слишком много я увидел. Интересно, если б не ее болезнь, смогли бы братцы листовок наляпать?..
Что-то подсказывает – обязательно бы смогли!
Исхитрились бы как-нибудь!
Из вещей покойного офицера Колокольцева мы у нее нашли только немного одежды, продала все. И небось оружие первым долгом.
Думала, поможет.
Детей убережет от политики и войны.
Сказал бы я вам, дорогие товарищи потомки, где находится самое грозное человеческое оружие, да вы-то знаете. А так кому говорить?.. Колокольцевой, чтобы ее вконец напугать, или Колчаку, который, пожалуй, поймет – да ему это больно понимать, а я увеличивать его боль не желаю…
Словом была создана Вселенная.
И словом же ее можно разрушить и выстроить заново.
Вот туда, в новую, где живете вы, потомки, звали мы, большевики, всех желающих, и знали твердо, что там для всех хватит места… И для дворянских детей, сыновей погибшего на позорной империалистической войне офицера, хватит места тоже, и солнца хватит, и воды, и хлеба, и учения, да что там – мы и адмирала Колчака в новое позовем и не обидим!
Не верите?..
Оставить Жене нож я Колокольцеву убедил… Сам не догадаюсь никогда, как это у меня получилось!.. Семь потов сошло. А потом подкинул дров в печку, попросил ее скинуть платье, желтая в буроватость она была – как отвар крушины, Господи… Дряблая-дряблая, груди тряпочками, простукивал ее птичьи косточки – в груди щемило… Колокольцева покорно гнулась на табуретке, покашливала всхлипывающе. Накинул ей на плечи свою бекешу, взял в руки ее, невесомую, отнести нетопленым коридором в постель – заплакала беззвучно и горько. Ах я олух… Она же мне ровесница, чуть младше!
Муж ее убитый был такой, как я…
– Я сама… – шептала.
– Сами, сами, – говорю – и заново испростынете. Вот я простыни ваши сейчас у печи согрею, поставим вам банки…
– Банки… – озадачилась Колокольцева.
– Банки, – подтверждаю…
Пригрелась она с банками. Уснула…
А я на цыпочках по немилосердно скрипучим, ремонтировать давно пора, японский замок какой-то, а не квартира офицерской вдовы, половицам в детскую шмыгнул – аденотом дареный положить на место. Где его Женя прятал, он сам мне показывал!..
Положил, выпрямился…
– Самуил Гедальевич, – окликнули меня с кровати громким шепотом.
– Это что за полуночничанье?.. – присел я у изголовья на корточки, опуская ладонь на воробьиную пуховую головенку. Жара нет, хорошо…
– Я пить хочу… – жалобно признался пушистик – Когда уже можно будет мне водички?..
Так, Колокольцева до сих пор ему не давала?… И Кася у нее на поводу пошла?.. Вот… Клурэватая (в смысле "деловая") мамеле…
Пришлось громко красться на кухню.
Подслащенную жижку таинственного мутно-лиловатого оттенка он хлебал просто с невероятной величины восторгом:
– Варенье… Мама вам варенья поставила! Она его ух как бережет! Витька-а-а. Вставай! На! Пей, с вареньем…
– О, так тебе варенье можно?.. – босоного пришлепал с соседней кровати – ах ты дунер (дурак), цап его, и на колени, и ступни зажать в руках – замечательно растрепанный Витька – Я сейчас… Самуил Гедальевич, пустите.
– Куда собрался?.. – грозно шикаю на него.
– Надо… – отбивается пятками. Пятки бархатные, ходьбы босиком не нюхавшие, ну погоди…
– А пощекотать?.. Попался чекисту, белогвардеец, попался-попался…
– Ай! Уберите усы! – шепотом завопил совершенно осчастливленный босоножек
– Это нечестно… Усами!!! Я не белогвардеец, я русский офицер!!
– А я русский военврач, я взял на себя командование… – пыхтя, полез мне на спину пушистоголовый младший офицерский братец – Ура-а-а… Высота взята, господа… Победа… Витька, кричи потише, а то мама проснется. Ой-я… Меня уронили… Я опасно и смертельно ранен. Поможет… Только варенье… Полное блюдечко.
– Я и говорю, что мне надо… – бесхитростно пробормотал Витька и только потом догадался посмотреть на меня, коварно ухмыляющегося – Уййй… – хлопнул себя по губам – проговорился. Самуил Гедальевич, не выдавайте… Я немного варенья отлил… И спрятал… Для Жеки, честное благородное слово! У него же была операция…
– Чекисты своих не выдают, – отвечаю серьезно. – Чекисты своих прячут в одеяло. Вот таким жестоким чекистским способом… Давайте так сделаем: отлитое варенье будет НЗ. Знаете, что такое НЗ?.. Молодцы. Мне ваша мама подарила немного варенья. А для Жени я принес творогу, и мы его сейчас этим подарочным вареньем сдобрим… Думал, будет вам завтрак, а получился поздний ужин… Прямо как на балу, только там вместо творога с вареньем мороженое и фрукты подают. Ну, ничего… Дайте срок: будут у вас, у детишек, и яблоки – здешние, сибирские яблоки… И бананы, и ананасы даже… – и кондитерское крем-брюле… Тоже будет тут расти, прямо вместе с сахарными вафлями! – подмигиваю.
– Вы не шутите совсем… – поняли братцы, уплетая крупитчатый желтоватый творог – сибирское молоко жирное! – за четыре щеки.
– Не шучу, – покачал я головой, с удовольствием отмечая, что глотать у Жени получается без малейшего дискомфорта. Аж кончики пальцев у меня блаженно зачесались.
– И что русские офицеры и чекисты свои, не шутите?.. – заглянул мне в глаза неописуемо взъерошенный (в точности я в детстве, и даже рыжинкой отливает!) и по моему тоже щекотки трусивший (верещит с моей интонацией!) Виктор – Не шутите… А кто для вас тогда не свои?.. Белогвардейцы?.. Адмирал?.. Не смейтесь, пожалуйста, я же понимаю, что вы его тоже своим считаете, а нас дураками – потому что мы не разобрались… Скажите, кто для вас, для большевиков то есть… враг?..
Дети еще меня о таком не спрашивали…
– Те, которые хотят захватить нашу Россию, – твердо говорю – которым покоя не дает русская плодородная земля, русский душистый хлеб, русские могучие реки, чистые рыбные озера, леса со строевой древесиной и пушными зверями. Железные рудники, золотые копи, самоцветные жилы покоя им не дают! Те, которые воспользовались борьбой нашего народа за лучшую, за счастливую жизнь и пришли с разных концов земли все в России украсть и к себе увезти!