Страница 67 из 116
Дорогие читатели, будьте осторожны! В этой главе присутствует описание допроса.
Маттео подумал, что вся его жизнь оказалась извилистой дорогой на эшафот. Видит бог, он пытался исправиться, но пятнадцать лет назад, когда ласковая волна толкнула его в объятия Джино, он вытянул поистине роковой жребий. У него не осталось сил бороться.
— Эти штаны принадлежат вам?
— Да, — глухо ответил Маттео, не поднимая глаз.
— Вы повинны в грехе прелюбодеяния с мужчиной?
— Да.
— Вводил ли он свой пенис вам в рот или анус?
— Да.
— Двигал ли он своим пенисом у вас во рту или анусе, чтобы вы получали непотребное мужское удовольствие?
— Да.
— Спускал ли он своё семя в ваши внутренности?
— Да.
— Сколько раз?
— Я не помню.
Маттео вспотел, и в то же время его знобило. Влажная духота забиралась под рубашку и давила на грудь.
— Назовите имена мужчин, которые производили с вами сношения посредством ввода пениса в ваш задний проход.
— Я не знаю… Я не спрашивал их имена. Это были незнакомцы.
— Сколько всего их было?
— Какая разница? — в отчаянии воскликнул Маттео. — Вы не сможете казнить меня дважды! Давайте с этим покончим. Я признаю: я еретик и содомит. Я виновен.
— Хорошо, — протянул Клее. Его смущала лёгкость, с которой арестованный признался в смертных грехах, но в правдивости показаний он не сомневался. — Сейчас вас осмотрит лекарь, и на этом допрос окончится.
— Пожалуйста, не надо меня осматривать! Я же ничего не отрицаю! Что я должен сказать, чтобы вы меня не осматривали?
— Синьор Форти, осмотр — часть расследования. Даже если вы окажете сопротивление, герр Финкельштейн всё равно вас осмотрит и напишет заключение.
— Нет! — вскрикнул Маттео. — Не надо! Я не хочу!
Он рванулся к двери, но Свен Андерсен поймал его и обездвижил одной рукой. Как Маттео ни барахтался, с него сняли одежду и уложили в высокое железное кресло. Ноги широко развели и привязали к поручням потёртыми кожаными ремнями, а руки — к перекладине над головой. Маттео зажмурился. Его изуродованное тело — его стыд, его расплата, его жертва. Свидетельство его проигранной войны за собственную чистоту. Его самая сокровенная тайна. Он лежал перед мужчинами, как распластанная лягушка, а они с любопытством разглядывали его промежность.
Финкельштейн пинцетом приподнял маленький вялый орган, и все увидели грубый хирургический шов, который крестообразно пересекал нежную ниточку шва, сотворённого самим создателем.
— Пожалуйста, не надо…
— Совсем нет яиц, — присвистнул сынок Свена и получил звонкую затрещину.
Лекарь отложил пинцет и достал большой медный расширитель. Пациенты с болезнями прямой кишки были не редкостью, поэтому в походном чемоданчике у него всегда лежали самые разнообразные инструменты. Похожий на ножницы с кольцами для пальцев, но с тонкими длинными пластинами вместо лезвий, расширитель был смазан и согрет в ладонях лекаря.
— Давайте, синьор кастрат, расслабьтесь.
— Не надо, прошу вас!
— Не жалуйтесь, вы и не такое терпели.
Пластинки коснулись входа, заставив Маттео инстинктивно сжать мышцы. Его вспотевший живот подрагивал от напряжения. Он знал, что так больнее, но расслабиться не мог. Расширитель неумолимо ввинчивался в беззащитное тело, пока не вошёл на всю длину. Маттео застонал от тянущей боли, когда Финкельштейн движением пальцев раздвинул пластины.
— Умоляю, вытащите это…
— Свена об этом попросите, когда он будет на кол вас сажать, — беззлобно пошутил лекарь.
Он надел очки и внимательно осмотрел открывшееся отверстие, словно искал внутри метку дьявола или сгустки его ядовитой слизи. Поверх плеча таращился рыжий Свен. Его отпрыск от изумления затаил дыхание, и даже Клее мучительно привстал на цыпочки. Однако внутри кастрата не было ничего дьявольского — только розовая плоть, гладкая и блестящая. Младший Андерсен шумно сглотнул и засунул руки в карманы, чтобы скрыть порчу, которую наслал на него связанный арестант.
Удовлетворённый Финкельштейн сомкнул прибор и вытащил наружу. Маттео перевёл дух и затравленно взглянул на мучителей.
— А это у нас что?
Лекарь схватил арестованного за соски и покрутил заскорузлыми пальцами. Маттео застонал в голос.
— Какие крупные. Вам больно? Осмотр закончен.
— Развяжите его и уведите, — распорядился Клее и похромал за стол.
Когда обессиленного Маттео сняли с пыточного кресла и увели, Финкельштейн тоже присел к столу:
— Какой интересный случай, Клее. Завтра я напишу подробно, но первое заключение могу сделать сейчас, если хочешь.
— Говори, Клаус. Чем быстрее мы завершим это дело, тем лучше.
— Он был кастрирован лет в десять. Срамные волосы не появились, да и на теле волос нет. Тестикулы удалены через поперечный разрез. Возможно, шрам воспалялся и приносил страдания. Пенис не вырос до мужской нормы, а соски слишком чувствительны. В медицинских книгах я читал, что у евнухов растёт грудь, как у женщин. У нашего кастрата груди пока нет, но соски похожи на женские, при этом телосложение в целом мужское. В заднем проходе никаких повреждений, характерных для пассивных содомитов, нет. Я не уверен, что он рассказал правду о своих совокуплениях с мужчинами.
— Что ж, спасибо, Клаус. Добровольного признания в ереси и содомии достаточно, чтобы со спокойной душой отдать его Андерсену.
Финкельштейн задумчиво вертел в руках расширитель, клацая им, как портновскими ножницами:
— Это не такое простое дело, Клее. Тут надобно хорошенько подумать.
— О чём? — В косточках стреляло болью, и Клее с трудом мог сконцентрироваться.
— Видишь ли, содомия — это сношения двух женщин или мужчин.
— Верно. И что?
— А то, что кастрат — не мужчина. Он не способен совокупляться с женщиной ради продолжения рода. Я думаю, он вообще не способен совокупляться в мужской, так сказать, манере. Для этого требуется эрекция… — Лекарь снова пощёлкал своим прибором — клац-клац. — Синьор Форти может исполнять только пассивную, женскую роль. Но он и не женщина, хотя его внешность и округлости имеют женскую природу. А также он не ребёнок, хотя у него детский голос и нет волос на теле. Собственно говоря, кастрат — это нечто искусственное, ненастоящее.