Бельканто на крови

В мае часто так бывало: после заморозков — летняя жара. Верхний город милосердно обдувался балтийскими ветрами, но внизу зной становился нестерпимым. До срока расцвела сирень, затмив в садах яблони и вишни. Калин оделся в сладкое благоухание. Вечером солнце ненадолго окуналось в море, заливая улицы фиолетовыми сумерками, чтобы через три коротких часа озарить золотом восток.

Эрик не хотел, чтобы Маттео страдал. Он жалел, что поддался вспышке раздражения и выложил Стромбергу правду. Наблюдать бессильный графский гнев было так же приятно, как грезилось барону в его мстительных мечтах, однако выдача интимных секретов противоречила рыцарским принципам. Да что там рыцари! Фрау Гюнтер, глупая купчиха, проявила больше благородства, утаивая имя возлюбленного, чем высокородный барон, трясущий кальсонами любовника. Эрику хватило смелости это признать.

Признаться, как глубоко его оскорбила одержимость Карла, было труднее. Он негодовал, вспоминая прежнюю доброту графа, потому что подозревал теперь низменные мотивы во всех его поступках. Эрику казалось, что его детскую любовь предали и растоптали. Он размышлял о том, как вести себя дальше. Стоило ли вытаскивать на свет божий эту безумную больную страсть? Эрик решил, что если граф промолчит, то сам он ни словом не намекнёт на щекотливые обстоятельства. Некоторые вещи требуют молчания. В мире и так много скорби.

Он отправил Юхана узнать, что происходит во дворце губернатора и в доме тётушки Катарины. Тот вернулся нескоро и пьяный, но гордый выполненным поручением. Барон усадил его на кухне, вручил поощрительную кружку пива и приготовился слушать. Позади них у камина возилась Марта. В воздухе витал аромат жаркого из дикой свиньи.

— Я сначала к фрау Майер пошёл. С Хелен поговорил. Она сказала, что три дня назад синьор Форти вернулся домой печальный и начал собирать вещи, чтобы уехать из Калина. Прибежал Мазини, тётушка тоже поднялась на второй этаж. Они стали расспрашивать, что случилось, почему такая срочность? Но синьор Форти ничего не объяснил. Он требовал немедленно плыть в Польшу на «Фортуне».

— В Польшу?!

— Так в Риге же чума и русские, а мимо Риги дорог нет. А из Польши можно спокойно в Италию уехать, тем более, в Польше католики. Я так понял, синьор Форти не доверяет протестантам.

— Небезосновательно. Что дальше?

— Ну, потом его уговорили остаться. То есть, не уговорили, а заставили. В знак протеста он заперся в комнате и никому не открывал. Отказывался есть и пить.

— Так сильно был расстроен?

— А то! На другой день Мазини помчался к графу Стромбергу и привёл его в дом фрау Майер.

— Что? Стромберг приходил в Нижний город?

— Ага! Такое событие! Зеваки бежали за его каретой и толпились у дверей, чтобы разузнать, в чём дело. Хелен говорит, синьор Форти сразу пустил графа в свою комнату. Но они так тихо беседовали, что подслушать не удалось.

Эрик скривился, представляя, о чём могли беседовать эти двое. Он был уверен, что Стромберг не преминул подтвердить клеветнические измышления, изложенные в злополучном письме. Разбивает сердца, насильничает, крадёт из колыбелек невинных младенцев. Эрика передёрнуло. Одно дело предупредить кого-то об опасности, совсем другое — выставить в дурном свете мужчину, которого вожделеешь, но не можешь получить. Он невесело усмехнулся: святоша-любитель мальчиков и набожный евнух обрели утешение в объятиях друг друга.

— Что потом?

— Потом я упросил Хелен налить мне рюмочку яблочной водки. Ох, и хороша же водка у вашей тётушки, так бы и выпил весь жбан!

— Я подарю бутылку, если ты вернёшься к рассказу.

— Небеса и пончик… — прошептала жадная Марта, шуруя кочергой в камине.

— Спасибо, хозяин, ваша щедрость безгранична! Да, так вот… — Юхан допил пиво, вздохнул и продолжил: — Его светлость недолго там пробыл. Сел в карету и уехал на холм, а народ опять за ним бежал. Всем же интересно, чего он забыл в доме Майеров. А синьор Форти сказал, что остаётся в Калине и будет петь для графа. Сказал, это часть покаяния.

— О господи! — вырвалось у барона. — Он его исповедовал, что ли?

— Похоже на то, — согласился Юхан.

Эрик ощутил внезапный укол совести. Он воспользовался доверчивостью юноши, чтобы уложить его в постель. Лгал, притворялся, давил на религиозные чувства. Затем разболтал тайну Стромбергу, самому неподходящему человеку в городе. А позже, будто этого мало, оскорбил Маттео подлейшим образом — показал, как быстро его место заняла бесстыжая шлюха. А ведь итальянцу придётся ещё и Смарскую церковь восстанавливать! Слишком высокая цена за то, что не доставило ему ни капли удовольствия.

В своё оправдание Эрик мог сказать, что не ждал Маттео в ту ночь, когда он босой и дрожащий появился на пороге его спальни. Это было решение Маттео. И во дворец он пришёл по собственному почину. Жаль, конечно, что встреча получилась некрасивой, но Эрик был пьян и плохо контролировал своё поведение. И в Стромберга кидать кружевными кальсонами он не собирался: он защищался от несправедливых обвинений!

И всё же Эрика грызло нечто, похожее на раскаяние. Итальянец не сделал ничего, чтобы заслужить столь жестокие удары судьбы.

— А что у губернатора?

— Ах! Его светлость построил концертный зал! Ну не построил, а переделал Белое крыло, где раньше танцы устраивались. Мазини сказал, что в Белом крыле самая лучшая… кустика. Там теперь сцена, бархатные занавески и кресла в рядок. Статуи голых мужиков привезли, вот с такими хвостиками, — Юхан показал барону согнутый мизинец. — Некрасивые они. Лучше бы голых девок с сиськами привезли.

— Когда концерт?

— Послезавтра, хозяин. Болтают, граф помешался на молодом итальянце, — Юхан закатил глаза. — Всё! Больше ничего разузнать не удалось. Могу я рассчитывать?..

— Марта, выдай ему бутылку водки, — распорядился барон.

Марта горестно застонала. Она не выносила разбазаривания кладовых. А барон начал продумывать план, как попасть на премьеру без приглашения.