Страница 27 из 116
Утром барон попросил Маттео сопровождать его по важному делу. Итальянцу, скрывавшему от маэстро характер отношений с бароном, пришлось пойти на обман. Он выдумал, что граф Стромберг пригласил его на разговор, и отправился по Главной улице в сторону Верхнего города. Неподалёку от Домского собора перед Маттео остановилась карета с гербом Линдхольмов.
— Забирайтесь, синьор Форти, — с кучерского места пригласил Юхан.
Внутри кареты находился Эрик.
— Вы расскажете, зачем я вам понадобился? — спросил Маттео, усевшись напротив барона.
— Я вам покажу.
День стоял солнечный и ветреный. Маттео и не знал, что может быть так солнечно и холодно одновременно — в Италии солнце всегда согревало. Он засунул руки в тёплые рукава малинового кафтана, а носом зарылся в нежный мех.
Барон посмеивался над ним. Он не мёрз. Его обветренное лицо казалось высеченным из камня талантливой рукой создателя. Зеленоватые глаза гармонировали с резкостью черт и рыжиной волос, и только крупные чувственные губы намекали на склонность к пороку. Этим утром барон надел лёгкий кафтан синего цвета и до неприличия тесные кюлоты, и выглядел гораздо элегантнее, чем в обычных нарядах из чёрного сукна. Он сидел, широко расставив ноги, словно нарочно демонстрируя свою мужскую полноценность. Ширинка его выразительно топорщилась. Маттео отвернулся и уставился в окно.
Карета выехала на мощёную булыжником Ратушную площадь. Пассажиров немилосердно трясло, пока они не свернули к воротам Верхнего города. Стражники заглянули в карету. Один из них осмелился напомнить:
— Прошу прощения, ваша милость! Его светлость граф Стромберг запретил пускать вас наверх до особого распоряжения.
— Думаешь, я забыл? — Эрик высунулся в окно: — Мне необходимо посетить мой дворец. К обеду я покину Верхний город, можешь не сомневаться.
— Прошу прощения! — повторил стражник. — Не положено. Приказ.
— Что? Я не могу попасть домой даже ненадолго?
— Нужно спросить разрешения у его светлости.
— Так спрашивай, остолоп!
— Сейчас пошлю солдата, ваша милость! Извольте подождать.
Юхан остановил лошадей под круглой надвратной башней на виду у горожан. Никуда не спрятаться от косых взглядов и ехидных смешков. Барона Линдхольма не пустили наверх, как какого-то грязного трубочиста! Будет о чём посудачить!
Эрик сполз на диванчике и забросил ноги на противоположное сиденье, всем видом излучая раздражение:
— Ох уж этот Стромберг, — произнёс он, приглашая Маттео к разговору.
И Маттео не выдержал, задал щекотливый вопрос, который не посмел бы задать при других обстоятельствах:
— Почему он вас выслал?
— Хотел бы я знать! Предлогом послужила моя связь с Томасом. Это паж его светлости, — пояснил Эрик, — возможно, вы его видели. Мальчишка преследовал меня, делал грязные намёки, совсем помешался. Я не прикасался к нему, но позволил себе некоторые вольности… Как это на латыни? Fellatio, если вы знакомы с термином.
Маттео кивнул, ещё глубже погружая лицо в воротник, но Эрику показалось, что у него покраснел кончик носа.
— Тогда вы знаете, что этот мелкий грешок не карается изгнанием из дома.
— Может быть, дело в возрасте Томаса? Он ребёнок?
— Бог с вами! Этот лось вполне созрел для плотских развлечений и даже женитьбы. — Эрика забавлял непристойный разговор, в который любопытный итальянец так неосторожно втянулся. — Вы бы не спрашивали, если бы видели его инструмент.
— Вы сказали, что не прикасались к нему, — напомнил Маттео.
— Я смотрел, как он себя ласкал. Поверьте, он давно не дебютант! Я уверен, граф Стромберг хорошо осведомлён о наклонностях своего пажа, поэтому считаю, что случай с Томасом — всего лишь предлог.
— В чём же настоящая причина изгнания?
— Я не знаю, синьор Форти. Граф обожал меня в детстве. Он дружил с моим отцом так, как могут дружить два сильных мужественных человека. Они воевали со шведами в восемьдесят восьмом году, попали в окружение при Мункедаль и вместе прошли плен. Я всегда считал, что Стромберг — мой второй отец. Или мать, которую я почти не помню. Я любил его безгранично, а он баловал меня, как родного сына.
— Что же между вами случилось?
— Ничего. После смерти отца он меня возненавидел и решил выжить из города, — честно ответил Эрик. — Хотелось бы мне узнать настоящую причину его ненависти…
— Ваша милость! — гаркнул в окошко стражник. — Его светлость граф Стромберг разрешил вам посетить дворец, но только на один час и в сопровождении солдат.
— Под конвоем? Это переходит все мыслимые границы! Когда встретитесь с графом, синьор Форти, спросите его, за что он ненавидит единственного сына своего единственного друга…
«…так сильно, что пишет письма, полные гнусной клеветы», — закончил Эрик про себя.