Страница 112 из 116
Они засыпали от усталости и просыпались, чтобы снова любить друг друга. Эрик помнил, как заботливый Юхан принёс им одеяла и подушки, а потом ему приснилось, что слуга и музыкант о чём-то шептались, словно заговорщики. А под утро померещилось, что пришла зима, и он проснулся, дрожа от холода. Маттео в комнате не было. Эрик оделся и спустился вниз.
В гостиной фрау Майер собрались слуги, старые приятели и соседи. Всем хотелось попрощаться с бароном, отплывавшим на далёкую родину. Барон Линдхольм — единственный из аристократов, кто не брезговал водиться с жителями Нижнего города. Катарина выставила на стол щедрые закуски и бочонок пива.
Эрик заметил фрау Карлсон. Без живота, но с маленьким свёртком в руках. С любопытством заглянул в кружевные пелёнки:
— Кто у вас родился?
— Мальчик. Я назвала его Густав.
Так звали отца Эрика, дедушку этого младенца.
— В честь деда?
— Угадали.
— А как зовут вас, фрау Карлсон?
— Мария.
— Это имя моей матери.
— Говорят, она была красавицей и умницей — жаль, что рано умерла. Моя мать всегда хорошо о ней отзывалась и назвала меня в честь неё.
Никогда раньше он с таким тщанием не разглядывал её безмятежное лицо с россыпью тусклых веснушек и пухлыми губами. Рыжеватые локоны выбились из-под плоёного чепца. Но больше, чем внешнее сходство, убеждали её отвага, жизнелюбие и решимость идти наперекор судьбе. Все Линдхольмы этим славились.
— Мария, мне жаль, что я узнал вас слишком поздно.
— По-моему, вы узнали меня в самое подходящее время, Эрик, — лукаво улыбнулась она.
— Я обещал вам лучшие места на концертах синьора Форти, но теперь…
— Не волнуйтесь, герр Меншиков уже подтвердил мой абонемент.
— Вы, как всегда, предприимчивы.
— Я просто люблю синьора Форти.
— Это у нас фамильное?
— Возможно, — хохотнула фрау Карлсон. — Я за ним присмотрю.
Эрик на глазах у всех обнял фрау Карлсон вместе со свёртком и шепнул:
— Спасибо, сестра.
***
Колонна под шведскими воинскими знамёнами, во главе которой выступал затянутый в чёрное исхудавший и постаревший Стромберг, вышла в полдень из ворот Верхнего города. Калинцы стояли вдоль улиц, прижимаясь к домам и прощаясь с бывшими согражданами, а дети визжали и подпрыгивали впереди губернатора. Горожане не радовались, но и мрачной подавленности не проявляли. Были шведы, стали русские — главное, что складочное право не отобрали.
Бургомистр и члены магистрата выстроились на Ратушной площади на пути следования колонны и попрощались с вельможами чопорными поклонами. Процессия растянулась на полмили. Первыми выступали военачальники, затем гражданские, после них — члены семей, а в заключение — те из слуг, кто пожелал уехать в Швецию. Ни лошадей, ни крупного имущества взять с собой не удалось: три королевских фрегата и без того были перегружены.
Эрик услышал, как топот тысяч ног приближается к дому Катарины, и начал торопливо прощаться. Пожелал слугам найти добрых хозяев, купцам и соседям — спокойной жизни и прибыльной торговли, старику Гансу — здоровья, зарёванной Марте — хорошего любовника, опечаленному Мазини — вдохновения, а притаившейся у крыльца Сюзанне — щедрых клиентов.
Лишь с синьором Форти он не попрощался — если не считать бессонной ночи, полной самых искренних прощальных ласк. Его тело ещё горело, и Эрик не знал, остынет ли когда-нибудь этот неистовый жар.
Даже к лучшему, что Маттео не пришёл его провожать! Нет таких слов, чтобы навек попрощаться со своей первой и единственной любовью. Плут Юхан тоже исчез. Эрик обнял тётушку и застыл, прижав её к груди. Катарина проливала горькие слёзы, но, обессилев от скорби, уже не жаловалась и не причитала. Когда голова колонны показалась на Главной улице, Эрик улыбнулся:
— Прощайте, калинцы! Мира вам и процветания! И складов, набитых перцем!
Он легко сбежал с крыльца и по праву рождения занял место рядом со Стромбергом, бывшим губернатором Верхнего города.