Бельканто на крови

Он безумно скучал. Его постель пропахла Маттео, и он долго не мог заснуть, а когда засыпал, приходили тревожные сны. Он не знал, скрипел ли по ночам зубами, но догадки Маттео были ближе к истине, чем ему хотелось признать. То, что сделал с ним Стромберг, подорвало его веру в себя. Неслыханное запредельное унижение растоптало его гордость и мужское достоинство. Иногда он думал, что следовало с оружием в руках встать на защиту Маттео: лучше погибнуть в неравной схватке, чем позорно подставиться пажу! Но тогда Маттео бы казнили. И если для себя барон допускал вариант смерти ради сохранения достоинства, то для Маттео — нет.

Маттео должен жить.

Эрик крутился с боку на бок в караулке, наблюдая, как небо в западном окошке постепенно светлело. Каждое утро он приходил к выводу, что поступил правильно, но по ночам его грызли стыд, горечь и глухая тоска о чём-то безвозвратно утерянном.

— Хозяин, вы не спите?

— Юхан, тебе чего?

— Там ваша шлюха пришла.

— У меня нет шлюх.

— Сюзанна, которая живёт у Южных ворот.

Эрик удивлённо приподнялся:

— А этой что понадобилось?

Он быстро оделся и спустился на кухню. Высунулся в окно и увидел кудрявую головку.

— Сюзанна, я тебя не звал.

— У-у-у, — заревела она, — фрау Гюнтер не открывает двери. Я бою-у-усь. Я продала ей спорынью. Вдруг она умерла?

— Фрау Гюнтер для меня не существует. И я даже знать не хочу, что такое спорынья, о которой ты мне толкуешь.

— А-а-а! Заделали ей ребёночка, а теперь знать не хотите!

— Кто? Я заделал?!

— А то кто же? Только вы к ней и ходили, это все знают. А потом бросили ради евнуха, а она, бедняжка, уже брюхатая была. Думаете, зачем ей спорынья? Чтоб ребёночка выкинуть!

— Господи боже! — Эрик похолодел от ужаса. — Ганс, крепи верёвку, я спускаюсь! Юхан, где моя шпага? Ты идёшь со мной!

Обжигая ладони, он съехал по верёвке и упал в сухой песок. Отряхнулся, и, не дожидаясь слуги, помчался к воротам в город. Русские солдаты сначала не хотели его пропускать, но Эрик разорался:

— Немедленно откройте ворота, остолопы! Вы знаете, кто я такой? Пошевеливайтесь, или я доложу о вашей тупости своему другу Меншикову, и он повесит вас на Ратушной площади!

Он нагло блефовал, но солдаты поверили.

Все окна в доме фрау Гюнтер, вопреки традиции, были наглухо зашторены, а двери заперты. И парадные, и те, которые выходили в садик на заднем дворе. Эрик рукоятью шпаги разбил окно у чёрного хода, разбудив окрестных птиц раньше срока.

— Агнета! Вы где?

Они втроём проникли в дом. Их встретили мёртвая тишина, запах пыли и едва уловимый запашок железа и разложения. Сюзанна взвыла, Юхан поёжился, а Эрик быстрым шагом направился в гостиную, где они с Агнетой часто сидели, потягивая пиво и болтая обо всём на свете. Поскользнулся на чём-то густом и влажном и влетел в комнату, едва не упав.

Напряжённо выпрямив спину, Агнета сидела на бархатном диванчике. Узкая, как лезвие, полоса утреннего света падала на роскошное золотое платье, оголявшее великолепную грудь, и подсвечивала кривые жемчужинки в ушах. Она выглядела здоровой, если бы не восковая бледность и синие губы.

— Агнета! Вот вы где! Почему вы сидите тут одна? Где слуги? Где ваша дочь?

— Зачем вы пришли, Эрик? — спросила она твёрдым голосом.

Он смутился, оглянулся на Сюзанну:

— Она сказала, что дала вам какую-то дрянь. Я испугался за вас.

— Испугались за меня? Откуда такая забота?

Эрик увидел, что красная обивка диванчика темнее обычного. Опустил взгляд на пол и ужаснулся: изящные атласные туфельки стояли в кровавой луже.

— Я люблю вас, Агнета. Всегда любил, — глухо вымолвил Эрик. — Не так, как вы мечтали, но так, как я мог. Вы были правы во всём! А я солгал, когда сказал, что никогда вас не хотел.

— Теперь это не имеет значения.

— Позвольте мне помочь вам. Сюзанна, что в таких случаях делают? Юхан, беги ко врачу!

— Нет! — воскликнула Агнета. — Слишком поздно.

— Я не позволю вам умереть!

Она усмехнулась:

— А вы знаете, что это я предала Маттео? Сначала нажаловалась графу: хотела, чтобы он выгнал маленького развратника из города. Но граф и без меня всё знал. Он отдал мне штаны вашего любовника и попросил вернуть хозяину. Странная просьба, вы не находите? Я не вернула их, а подложила в подземелье и написала донос ратману Клее.

— Как вы узнали про подземелье?

— Это было нетрудно. Вы много раз упоминали, как набожен ваш католик-кастрат. А на заднем дворе Катарины — развалины монастыря, где мы играли в детстве. Я просто спросила дурочку Хелен, уж не в старой ли крипте молится её любимый синьор Форти, она и подтвердила.

— Что плохого он вам сделал?

— Он украл у меня сначала вас, а потом и этого… лживого ненасытного карлика.

— Я думал, вы его любите.

— Как можно любить человека, который променял тебя на кочевую жизнь с певцом-кастратом?

— Вы не сказали ему о ребёнке?

— Я узнала об этом в день казни, когда меня вырвало от запаха корюшки. С Линдой было то же самое.

— Где она?

— В деревне у родственников мужа. Там есть закрытая религиозная община, где сёстры во Христе воспитают её в строгости и вечном целомудрии. Она не повторит моих ошибок.

— Каких ошибок?

— Играть с мужчинами в их игры. Вы говорили, что в мужской любви ставки высоки, а риск огромен. Ах, барон, мужчинам и не снились те жертвы, которые на алтарь любви приносят женщины. Как вы слепы в своём мифическом превосходстве над женским полом! Как смешны со своими играми! Вы ничего не знаете о настоящем риске и настоящей любви!

Лужа под диваном ширилась, и Агнета загребала её ногами, будто желая скрыть от чужих взглядов. Пахло сладко-тошнотворно. Сюзанна стояла, зажав рот обеими руками, а глаза её наполнялись неизбывным ужасом. Эрик присел у ног Агнеты:

— Дорогая моя, позвольте мне удочерить Линду. Она любит меня как отца, и я тоже её люблю. Я сделаю её своей наследницей, она станет баронессой.